Мы позвонили в службу доставки отеля и заказали сэндвичи. Клангу принесли пиво.
Я решил спросить об обещанной Шефом Томми работе в тылу.
— Я не против у вас работать, — напомнил им я
[260].
— Боюсь, работа зависела от выполнения тобой миссии в Йемене. Теперь ни о какой работе у нас вопрос не стоит, — объявил Йеспер.
Как я и опасался, они изменили решение. Я почувствовал себя честным идиотом, выполнившим свою часть сделки, после чего из-под меня выдернули ковер. Никто мне не говорил, что необходимым условием получения работы была еще одна встреча с Вухайши.
— А как насчет жены? Ее документов?
— Мы над этим работаем, — заверил меня Йеспер.
Я им не верил.
Кланг хорошо подготовился к этому разговору. У него было другое предложение
[261], хотя и неясно, согласованное ли с начальством. Я должен предложить себя как ответственный «Харакат аш-Шабаб» в Европе. Готовить для бойцов в Европе конспиративные квартиры, и датская разведка имела бы глаза и уши во всех гнездах террористов. Я не схватил приманку.
— Если я сейчас уйду на покой, на что могу рассчитывать? — спросил я.
— Если ты уйдешь на покой, можешь рассчитывать на благодарность от датской разведки, — максимально уклончиво ответил Йеспер. — А потом мы, вероятно, могли бы заключить своего рода соглашение. Нечто вроде отставки. Да, я думаю, что мы смогли бы, — добавил он.
Чувствовалось, что человек — банкир до мозга костей.
Они с Андерсом сказали, что могли бы устроить мне в качестве выходного пособия годовой оклад. Андерс, казалось, был единственным моим настоящим союзником, понимавшим всю ценность разведывательных данных с передовой.
— Ты как раз собирался добраться до тех, кто мог совершить теракт, — пояснил Андерс, имея в виду Ибрагима аль-Асири и боевиков АКАП, занятых планированием терактов по всему миру.
— Разве это не безумие, что американцы вдруг меня остановили? — спросил я.
Он кивнул.
Мы обсудили и другие возможности, но все они, за исключением предложения Андерса, показались мне просто смехотворными.
Пора было уезжать. Сотрудники датской разведки обняли меня на прощание. Андерс не спешил расставаться.
— Я знаю, что тебя крепко обставили в вопросе с Авлаки, — взволнованно заметил он, крепко пожав мне руку
[262].
Мои отношения с датской разведкой оставались в состоянии неопределенности в течение многих недель. Переведенные мне Йеспером по «Вестерн Юнион» 2466 фунтов стерлингов поступили 30 июля — это было мое пособие за месяц. Но о том, что и как будет в будущем, ни слова до самого звонка в середине августа
[263].
Это был Йеспер. Начал он с шуток об отпускниках и английском лете.
— Ну, а теперь, — оживленно произнес он, — датская разведка решила, что ты имеешь право на выходное пособие за шесть месяцев.
— Ты же говорил о двенадцати, — напомнил я.
— Это все, что они готовы утвердить, — пояснил он.
Меня бросали за борт. Но у меня для них тоже были кое-какие новости.
— Я связался с датской газетой «Юлландс-Постен», и они готовы со мной встретиться.
Повисла мертвая тишина.
— Я тебе перезвоню, — наконец сказал Йеспер. По голосу чувствовалось, что он уже представлял заголовки — и о ночных клубах с танцами в Лиссабоне, и о выпитом за счет налогоплательщиков шампанском.
Я связался с «Юлландс-Постен», потому что был сыт по горло вероломством датской разведки. Я горел желанием внести ясность в дело Авлаки и понимал, что у меня есть доказательства моей версии всей этой истории. И еще я надеялся, что огласка защитит меня от любой грязной игры. Предостережение Абдула произвело на меня большое впечатление.
Была и другая причина. Многие мои знакомые и даже кое-кто из родственников все еще полагали, что я — радикальный экстремист, связанный с террористами, и по мне давно тюрьма плачет. Настало время изменить их мнение о себе. И заодно вступиться за осведомителей, рисковавших ради разведслужб Запада жизнью.
Йеспер перезвонил мне и предложил встретиться с Шефом Томми — шефом по улаживанию конфликтов — в отеле «Адмирал», откуда открывается вид на весь Копенгаген.
На следующий день я вылетел в столицу Дании, не зная, ждать от Томми решения или скрытых угроз. Шеф меня тепло приветствовал.
— Что насчет обещанной вами работы? — сразу спросил я.
— О, на это мы пойти не можем, — ответил он.
Он продолжал смотреть на порт и деревянное суденышко, мягко покачивавшееся на воде.
— Симпатичная скорлупка. Может, этим займетесь? Научитесь ходить под парусом?
Когда-то я говорил, что хотел получить работу контрактника по борьбе с пиратством.
— Нет, морское дело я изучать не хочу, — отрезал я.
Он долго не отрывал взора от судна, но потом все же повернулся ко мне.
— Давайте договоримся, что вы позвоните журналистам и скажете им, что раздумали с ними встречаться.
— Вот уж не знаю, смогу ли. Вы обманули меня, вы солгали мне. Так что будем квиты.
Встреча эта заняла десять минут.
Я шел по Копенгагену, испытывая чувство свободы, окрашенное мрачным предчувствием. Теперь я предоставлен сам себе, а спецслужба Дании не пожалеет сил, чтобы меня дискредитировать. Жене откажут в предоставлении права постоянного проживания в Дании. И вместе с чувством избавления от сковывающих цепей пришло ощущение изоляции и уязвимости.
Утешаться можно было разве что переполохом, поднявшимся в верхних этажах датской разведки. 27 августа, накануне запланированной встречи с журналистами «Юлландс-Постен», Йеспер отчаянно мне названивал. Разговоры с ним я записал. Они предложили мне годовое выходное пособие. Я отказался. Следующий звонок — оклад за два года вперед за молчание. И снова отказ. И, наконец, предложение 270 000 долларов — полутора миллионов датских крон — столько многострадальным налогоплательщикам Датского Королевства предстояло заплатить за избавление своей разведки от затруднений — хуже, политического расследования.
— Деньги, которые ты получишь от нас, незачем декларировать, — заявил Йеспер.
