Стражи положили Личинку на кухонную скамью. Девочка сильно побледнела и стонала, ее снова стошнило кровью.
– Смотрите, чтобы она откашливалась, ей нужно дышать!
Пот в глазах. Пульс громыхает под кожей. Личинка снова закашлялась, на ее губах лопнул ярко-красный пузырь.
– Личинка, продолжай дышать, слышишь меня?
Леона прибежала с большим овальным зеркалом, снятым со стены спальни.
– Это подой…
Мия выхватила его, взяла кухонный нож и сорвала раму с зеркала. Поднеся лезвие к задней стороне зеркала, начала яростно соскребать серебристое покрытие, сверкающие хлопья металла сыпались на кухонную скамью. Личинка снова закашлялась, ее голова безвольно болталась, словно у девочки сломалась шея.
– Ворона, она не дышит! – крикнула магистра.
– Личинка, не смей умирать! – рявкнула Мия через плечо.
Она собрала стружку нитрата и растерла ее в порошок с помощью ступки и пестика. Вновь оттолкнув Пальца, сыпанула порошок в кипящую смесь на плите, в воздухе почувствовался запах горящего металла. Девушка оглянулась через плечо, увидела, что Личинка бьется в конвульсиях в объятиях Леоны. С уст полились мольбы Черной Матери, Четырем Дочерям, всем, кто слышал.
– Пожалуйста, – шептала Мия. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Смесь была готова. Мия набрала полную глиняную чашку и повернулась к девочке. Личинка стала бледной, как труп, и неподвижной, как водная гладь. Глаза донны округлились, сорочку и руки забрызгала кровь девочки.
– Отнеси по чашке всем, кто отравился, – сказала Мия Пальцу. – Сперва тем, кто без сознания. Пусть сделают как минимум три глотка. Влей через воронку, если придется. Иди, иди!
Мия забрала Личинку из рук Леоны, часто дыша. Положив девочку на спину, вытерла кровавую пену с губ и открыла ей рот. Крепко держа чашку, влила щедрую дозу.
– Глотай, малышка, – прошептала она, массируя ей горло. – Глотай.
Личинка не слышала. И определенно не глотала. Мия посадила ее, противоядие полилось изо рта. Леона с магистрой помогли держать девочку, и, отклонив ей голову, Мия вылила еще немного снадобья в ее открытый рот.
– Глотай, Личинка, – взмолилась она. – Пожалуйста.
Мия массировала девочке горло, затем слегка встряхнула ее. Личинка не реагировала, не шевелилась, не дышала. Просто безвольно висела в руках, как сломанная кукла. Клинок в Мие уже видел все это прежде. Но девушка в ней, та, которая смотрела на Личинку и видела в ней бледное отражение самой себя, отказывалась в это верить. Она молилась о чуде, как в книгах, которые читала в детстве. Чтобы к ним приехал принц на белом коне и разбудил Личинку поцелуем. Или крестная фея с полными карманами магики, исполняющая желания.
Мия почувствовала жаркие слезы в глазах, огромный груз на плечах. В ее горле нарастал крик, но слова срывались шепотом:
– Пожалуйста, малышка.
«Забавно, но когда лишаешь мира человека, то забираешь не только его, ведь так?»
Леона посмотрела на Мию, ее глаза округлились от шока, по щекам стекали слезы.
– …Ворона?
«Ты забираешь все, что он значил для этого мира».
– Пожалуйста, – взмолилась Мия.
«Ты когда-нибудь думала об этом?»
Чашка выскользнула из ее пальцев и разбилась об пол.
«Ты когда-нибудь думала об этом?»
Глава 27
Раскол
Мия не помнила, когда она в последний раз по-настоящему плакала.
Проливала пару-тройку слез время от времени, но это сложно было назвать горем. Настоящим первобытным горем, когда всхлипы просто вырываются изнутри, сотрясая тебя до костей и оставляя после себя лишь пустоту. Она не плакала, когда провалила последнее испытание Церкви. Не плакала, когда Эшлин убила Трика. Не плакала, когда Духовенство провело тихую мессу и закрыло пустой склеп юноши в Зале Надгробных Речей.
Она, видите ли, не умела скорбеть.
Вместо этого Мия предпочитала бушевать.
Она стояла в лазарете над безжизненным телом Личинки, и ее живот крутило от злости. Девочке расчесали волосы и вытерли кровь с лица. Она выглядела так, будто спала. Рядом с ней, такой же умиротворенный, лежал Отон. Глаза крупного итрейца были закрыты, морщинки от беспокойства, испещрявшие его лицо, когда он боролся на песках, ныне разгладились.
Это чудо, что из всех погибли только двое – будто слово «только» имело право на существование. Личинка попросту была маленькой и приняла слишком много яда. Отон был взрослым мужчиной и сильным, как бык. Но он быстро уплел весь свой ужин и уже шел за добавкой, когда вдруг подействовал яд, а потом было уже слишком поздно. Если бы не Мия, Соколов погибло бы куда больше – все, если быть точными. Кто бы ни отравил их ужин, он не ожидал, что рядом найдется обученный ассасин, который приготовит противоядие. Так что большинство гладиатов пострадали от внутреннего кровотечения различной степени, но сваренная ею смесь спасла всех от смерти.
Почти всех, по крайней мере…
Клык лежал на заляпанном кровью пледе, глаза пса навеки закрылись. Экзекутор чуть не разрыдался, когда обнаружил мастифа в луже крови на полу лазарета. Теперь он сидел рядом с ним и гладил пса своей мозолистой ладонью. Его пальцы дрожали. От злости или горя – Мия не знала.
– Как, ради Всевидящего, это произошло? – требовательно поинтересовалась Леона, уперев руки в бока и глядя на трупы.
– Довольно просто, – пробормотала Мия, не сводя глаз с тела Личинки. – Кто-то накачал лук из кладовки «погребальной песней», а Палец использовал его для рагу. Лук впитывает все как губка. А его запах и вкус прекрасно маскируют яд. Хороший способ. Убийца знал, что делал.
Леона повернулась к Пальцу. Повар дрожал между двумя стражами, державшими его за руки. Жиденькие волосы мужчины падали на глаза, все тело тряслось.
– Что тебе об этом известно? – спросила донна.
– Н-ничего, домина, – ответил повар. – Я всегда служил вам верой и правдой!
– Да любая змея прошипела бы то же самое, – процедила Леона.
Палец покачал головой, его голос ломался:
– Домина, я… Вы всегда хорошо и справедливо ко мне относились. У меня нет причин вредить вашей коллегии. И я бы никогда не навредил девочке. Она была мне как родная. Я собственными руками подал ей ужин. – Его глаза наполнились слезами, к губам стекали сопли, пока он смотрел на безжизненное тело Личинки. – Думаете, я настолько жесток, чтобы смотреть ей в глаза и улыбаться, п-подавая клинок, который ее убьет?
Грудь мужчины вздымалась, лицо исказилось, по щекам скатывались слезы.
– Никогда. Клянусь Всевидящим и всеми его Дочерьми, никогда.
Леона прищурилась, но она видела правду на его лице так же четко, как Мия. Тощее тело повара содрогалось от всхлипов. Глаза наполнены горем. Либо Палец был актером, достойным лучшего театра во всей республике, либо же мужчина искренне страдал из-за смерти Личинки.
