– Я отдал себя Всевидящему.
– Фуриан, разве ты не чувствуешь? Посмотри на наши тени! Прислушайся!
– Я ничего не слышу, – сплюнул он. – Кроме ведьмы, которую сейчас убью.
– Нет!
Непобедимый побежал по каменному полу, высоко подняв окровавленный меч. Рев толпы вернулся громоподобным потоком, оглушительной волной, звенящей в ее черепе. Время ползло секунда за секундой, рот Фуриана открылся в крике, руки занесли меч.
Она не хотела его убивать.
Но и погибать не хотела.
– …Мия?..
– Все должны пасть, чтобы один поднялся! – раздался крик.
– …Мия!..
«Все должны пасть, чтобы один поднялся».
И посему она пришла в движение, дорогие друзья. Как ветер. Как ртуть. Как тени. Скользнула под удар, нацеленный на ее горло, сталь со свистом миновала плоть. Тьма под ними царапала и разрывала друг друга, чернильно-черная на кроваво-алом фоне, превращаясь в комок ненависти, голода и скорби. Тенистый кот зашипел, тенистая волчица зарычала, когда девушка, Клинок, гладиат, задела кончиком меча шею Непобедимого, пробегавшего мимо.
Алые брызги. Прерывчатый вдох. Мия ощутила его боль и прижала руки к горлу, словно это ей нанесли смертельную рану. Больше никаких пузырьков, наполненных куриной кровью. Никаких уловок. Никаких игр. Его кровь была реальной, как солнечный свет на ее коже.
Фуриан посмотрел ей в глаза, его собственные округлились от удивления. Схватившись за горло, он повернулся к ложе сангил и взглянул на свою домину. Мия все чувствовала. Сожаление. Печаль. Она приказала Мистеру Добряку и Эклипс потянуться через каменный пол и там, на смертном одре, забрать его страх.
Издав последний вздох, он пал. Непобедимого победили.
Мию словно ударили молотком по позвоночнику. Кровь потекла быстрее по жилам, по коже поползли мурашки, каждый нерв воспламенился. Она упала на колени, волосы развевались вокруг нее на призрачном ветре, ее тень царапала безумные, неровные каракули на полу: Мистер Добряк, Эклипс и тысяча других силуэтов вырисовывались среди линий, которые та выводила на камне. Голод внутри Мии был утолен, тоска прошла, пустота внезапно и яростно заполнилась. Отсечение. Пробуждение. Причастие, выведенное алой и черной красками. И, подняв лицо к небу, на секунду, всего на один миг, она увидела ее. Не бесконечное поле ослепительного голубого, а бездонную черноту. Черную, целостную и прекрасную.
Усеянную крошечными звездами.
Мия увидела сияющий бледный шар, нависший над ней в небесах. Почти как солнце, но не красное, не голубое, не золотое и не опаляющее свирепым жаром. Шар был призрачно-белым, отбрасывая светлое сияние и длинные тени к ее ногам.
«Многие были одним»
– Ворона! Ворона! Ворона! Ворона!
«И станут снова».
Из ее горла вырвался крик – протяжный, высокий и безутешный. Небо сомкнулось, от палящих солнц ее глаза заслезились. Мия упала на колени на окровавленный камень, арена звенела, зрители вскочили на ноги: «Ворона! Ворона! Ворона! Ворона!», аркимические разряды выплясывали на ее коже, сметая девушку волной эйфории. Кровь на руках. Кровь на языке.
Мертвый Фуриан на полу перед ней.
Мия опустила голову. Тяжело задышала. Воздух обжигал ее легкие. Она чувствовала себя наполненной и опустошенной одновременно. Триумфально. Все эти мили, все эти годы, вся это боль – и она наконец-то это сделала.
Она победила.
Но что-то…
…что-то изменилось.
И, опустив взгляд, Мия увидела свою тень, ныне неподвижную, как водная гладь, собравшуюся на окровавленном камне перед ней.
Достаточно темную для четверых.
Глава 35
Нет
Леона закричала вместе с остальными, ее сердце подскочило в груди. Женщина почувствовала что-то среднее между восторгом и агонией, глядя на то, как Фуриан падает, а Ворона триумфально опускается на колени перед его трупом. Она сделала это. Она выиграла. Победа за Коллегией Рема. Все ее мечты воплотились. Все жертвы оправдались.
Но кинжал, который Ворона использовала во время «Магни», был фальшивым.
А значит, казнь…
– Ми донна, желаете выпить?
Леона моргнула и повернулась к рабу, возникшему рядом с ней. К старику с серебряным подносом с кубками и бутылкой лучшего золотого вина. Он был одним из дюжины слуг, ныне заполнивших ложи сангил, раздавая хозяевам крови новые напитки, пока те стояли и неохотно хлопали Леоне. Бой был тяжелым, но великолепным, и теперь пришло время людям, которые выигрывали чаще всех, почтить игры и своего победителя традиционной и вполне заслуженной выпивкой.
Клеймо с одним кругом на щеке старика выглядело свежим и немного темноватым. Голубые глаза сверкали, как лезвия, и что-то в нем вызывало в Леоне явный дискомфорт. Она посмотрела на протянутый кубок и покачала головой.
– Нет, – пробормотала женщина. – Благодарю.
Леона повернулась обратно к арене, увидела Ворону, стоящую посреди бойни. Девушка подняла свой окровавленный гладиус, и зрители взревели. Все вскочили на ноги – от духовенства церкви Аа до плебеев и до самой консульской ложи. Скаева тоже встал, держа на плечах своего сына, и громко поддерживал победительницу.
Разве никто из них не видел?
Они что, слепые?
– Ми донна? – снова обратился старик.
– Я же сказала, нет! – рявкнула Леона. – Я не хочу пить, сгинь!
– Я не предлагаю вам пить, донна, – ответил он, настойчиво сунув кубок ей в руки.
Женщина зарычала, готовая отругать старого глупца за его дерзость. Но затем увидела год урожая на бутылке. Этикетку, которую знала с детства, отпечатавшуюся в ее разуме. В голове возник образ, как эта бутылка, забрызганная кровью, была зажата в руке ее отца, пока мать кричала.
– Албари, – прошептала Леона. – Семьдесят четвертого.
– Прекрасное пойло, – кивнул старик.
– Проваливай! – огрызнулась магистра. – Пока я не высекла тебя за беспардонность!
Старик повернулся и устремил на нее взгляд своих ледяных голубых глаз. Затем всучил поднос в руки возмущенной женщине, потянулся за пазуху туники и достал дорогую гвоздичную сигариллу, сунул ее в рот.
– Знаете, – прорычал он, – в бездне подготовлено особое место для тех, кто убивает маленьких девочек.
Сердце Леоны замерло. Она посмотрела на Антею, затем на своего отца. Будучи не из тех людей, кто отказывается от дорогой выпивки, мужчина поднял кубок с Албари семьдесят четвертого – его голубые глаза мерцали, глядя на дочь, – и выпил золотое вино вместе со своими коллегами. Возможно, он посчитал это случайностью. Возможно, ему было все равно. Но отпив из кубка, Леонид посмотрел на дочь и одарил ее мрачной улыбкой.
