– Летописец, вы что-нибудь слышали о Луне? Или какой-нибудь короне, к которой эта Луна могла быть неравнодушна?
Элиус мгновенно насторожился.
– А что?
– Вы слишком часто отвечаете вопросом на вопрос, – вздохнула Мия. – Почему так?
– Помнишь, что я сказал тебе в ту перемену, когда ты впервые пришла ко мне с вопросами?
– Ну вот, опять вы за свое.
– Так помнишь?
– Что я девушка со своей историей.
– И что еще?
Она выпустила кольцо дыма под пристальным взглядом старика.
– Вы сказали, что, возможно, мне здесь не место, – наконец ответила Мия. – Что уже тогда попахивало дерьмецом, а сейчас и подавно. Я показала, чего стою. Если бы не я, все Духовенство приколотили бы к крестам в Годсгрейве. И меня уже вконец достало, что все здесь, похоже, об этом забывают.
– Тебе не видишь иронию в том, что ты заслужила свое место в секте убийц спасением полудюжины жизней?
– Вот только в процессе я убила почти сотню людей, Элиус.
– И что ты чувствуешь по этому поводу?
– Вы кто, моя нянька? – не выдержала Мия. – Я убийца. Волк не жалеет ягненка. И…
– Да-да, знаем мы эту песню.
– И еще вы знаете, почему я здесь. Моего отца повесили как предателя, на потеху толпе. Мать умерла в тюрьме вместе с моим младшим братом. Мудаки, которые в этом виновны, должны умереть. Вот что я чувствую по этому поводу.
Старик большими пальцами поддел жилет.
– Проблема библиотекарей в том, что некоторые жизненные уроки нельзя почерпнуть из книг. А проблема убийц в том, что некоторые загадки нельзя разгадать, просто выбив из них все дерьмо.
– Разговоры с вами всегда сплошная головоломка, – проворчала Мия. – Так вы знаете об этой Луне или нет?
Старик затянулся сигариллой и смерил Мию взглядом.
– Вот что я знаю: некоторые ответы можно получить. Но самые важные нужно заслужить.
– О, Черная Мать, вы теперь еще и поэт?
Летописец нахмурился и потушил сигариллу о стену.
– Все поэты идиоты.
Элиус спрятал бычок в карман жилета. Посмотрел на книгу в руке Мии. Затем в глаза девушке.
– Можешь оставить ее себе. Все равно никто другой не сможет ее прочесть.
Слегка кивнув, он взялся за свою тележку с табличкой «ВОЗВРАТ».
– Что, и это все? – спросила Мия.
Элиус пожал плечами.
– Слишком много книг. Слишком мало столетий.
Старик покатил тележку во тьму. Наблюдая, как он растворяется в тенях, девушка сердито затянулась и сжала челюсти.
– …Что ж, это была очень познавательная беседа…
– …Элиус всегда был таким. Таинственность дает ему ощущение собственной важности…
Мия хмуро покосилась на тенистую волчицу, материализовавшуюся рядом.
– Эклипс, ты уверена, что лорд Кассий никогда не пытался выяснить природу своего естества? Он был главой всей конгрегации. И ты говоришь, что он ничего не знал о даркинах? Клео? Луне? Вообще ничего?
– …Я уже объясняла, мы никогда не искали ответов. Кассий обрел смысл жизни, прерывая чужие, и ему этого было достаточно. Большего ему не требовалось…
Мистер Добряк фыркнул.
– …Мелкому уму – мелкие радости…
– …Осторожнее, маленький грималкин. Он был моим другом, когда ты еще существовал в виде бесформенного пятна. Кассий был прекрасным, как тьма, и острым, как зубы Матери. Не смей дурно о нем отзываться…
Мия вздохнула, сжимая переносицу. Она не понимала, как Кассия могла не интересовать правда о себе. Что касается Мии, это занимало ее мысли еще с детства. Старик Меркурио и Мать Друзилла говорили, что ее избрала Богиня.
«Но избрала для чего?»
Мия вспомнила свою битву с Эшлин на улицах Последней Надежды. Нападение на Гранд Базилику в четырнадцать лет. В обоих случаях одного взгляда на троицу – священный символ Аа – хватило, чтобы причинить ей невероятную боль. Бог Света ее ненавидел. Она это чувствовала. Так же твердо, как землю под своими ногами. Но почему? И какое, ради бездны, имеет ко всему этому отношение «Луна»?
А еще Рем.
«Гребаный Рем».
Он погиб от ее руки на пыльной дороге Последней Надежды. Атака на гору потерпела неудачу. Его люди умирали в песках вокруг своего судьи. Но прежде чем Мия вонзила стилет из могильной кости ему в глотку, Рем произнес слова, которые перевернули весь ее мир с ног на голову.
«Я передам от тебя привет брату».
Мия покачала головой.
«Но Йоннен мертв. Так сказала мама».
Столько вопросов… Мия чувствовала привкус раздражения, смешанного с дымом, на своем языке. Но ее ответы таились в Годсгрейве. И, слава Черной Матери, именно туда ее и отправлял этот загадочный покровитель.
«Хватит ныть – пора действовать».
Мия поковыляла прочь из читальни. Вниз по спиралевидной лестнице к недрам Церкви. По кругам света, льющегося через витражные окна. Мистер Добряк сидел на ее плече, Эклипс шла впереди, в воздухе звенел хор Церкви. Они плелись по винтовым лестницам и длинным извивающимся коридорам, пока, наконец, не пришли к покоям ткачихи Мариэль.
Девушка глубоко вдохнула и постучала в тяжелую дверь. Через секунду та открылась, и Мия оказалась лицом к лицу с багряными глазами и прекрасной бескровной улыбкой.
– Клинок Мия, – произнес Адонай.
На крововещатель были его неприличные штаны и алая шелковая мантия, открывающая, как всегда, грудь. Комната за ним освещалась одной-единственной аркимической лампой, стены украшали сотни различных масок всех форм и размеров. Маски смерти, детские, карнавальные. Стеклянные, керамические, из папье-маше. Комната лиц, но без единого зеркала в поле зрения.
– Ты яко явилась для ткачества, – сказал Адонай.
– Да, – кивнула Мия, бесстрашно встречая взгляд этих кроваво-красных глаз. – Раны заживают со временем, но у меня его нет, учитывая, куда я направляюсь.
– Город мостов и костей, – задумчиво протянул вещатель. – И нет в республике места опаснее.
– Вы просто не видели мою корзину с грязным бельем, – ответила Мия.
Адонай ухмыльнулся и оглянулся через плечо.
– Сестра моя, сестра любимая? К нам пожаловала гостья.
Мия увидела безобразный силуэт, появившийся в аркимическом сиянии. Женщина была альбиноской, как и ее брат, но кожа ее опухла и потрескалась, сквозь повязки на руках и лице сочились кровь и гной. Ткачиха была облачена в черную бархатную робу, ее губы пошли трещинами, когда она посмотрела на Мию и улыбнулась.
