– Ааааай! – застонала она, хватаясь здоровой рукой теперь уже за ушибленные пальцы ноги.
– Покажи, – приказал экзекутор, ковыляя к ней и садясь рядом.
Мия подняла дрожащую руку. Ее мизинец торчал под совершенно неимоверным углом, безымянный и средний пальцы были скрючены. Аркад покрутил ее руку так и эдак, пока Мия ежилась и ругалась.
– Ты сломала мне пальцы! – крикнула она, сердито глядя на Мечницу.
Женщина пожала плечами, откидывая длинные дреды за плечо.
– Добро пожаловать на песок, Ворона.
– Хватит ныть, девочка, – сказал Аркад, прищуриваясь. – Они просто вывихнуты. Личинка!
Та вскочила со стула в тени сарая и кинулась к Мие. Отвязав веревку от лодыжки, помогла ей встать. Девушка скривилась от боли. Остальные гладиаты вернулись к тренировке, а Личинка повела Мию через двор. Она видела, как Фуриан дрался с Волнозором, наблюдая за ней боковым зрением. Его лицо было маской, а ее живот, как обычно, связало узлом от тошноты и голода из-за близости с мужчиной.
«Вызываю ли я в нем те же чувства?»
Личинка привела Мию в длинную комнату с четырьмя плитами из песчаника в задней части крепости. Камень был того же охристого цвета, что и скалы вокруг, но его поверхность пятнали более темные бурые брызги.
«Пятна крови», – поняла Мия.
– Можешь сесть, – сказала Личинка тихим и скромным голоском.
Ассасин послушалась, прижимая ноющую руку к груди. Личинка суетилась по комнате, роясь в разных сундучках. Затем вернулась с полными руками деревянных шин и мотком тканого коричневого хлопка.
– Протяни руку, – приказала девочка.
Тень Мии набухла, Мистер Добряк упивался ее страхом от мысли, что последует дальше. Личинка осмотрела ее пальцы, почесывая подбородок. И ласково, как падающая листва, взяла Мию за мизинец.
– Больно не будет, – пообещала она. – Я очень хороша в этом.
– Ну лааааааааааааАААДНО! – взвыла Мия, когда Личинка быстро, как ртуть, вставила ее палец на место. Девушка вскочила с плиты и согнулась пополам, прижимая к себе руку.
– Это было БОЛЬНО! – крикнула она.
Личинка мрачно кивнула.
– Да.
– А ты обещала, что не будет!
– И ты мне поверила, – улыбка девочки была сладкой, как сахарная вата. – Я же говорила, что очень хороша в этом. – Она снова показала на плиту. – Садись.
Мия сморгнула горячие слезы, ее рука пульсировала от боли. Но, глядя на свой мизинец, она увидела, что Личинка все сделала правильно и вернула его в сустав так аккуратно, как только возможно. Сделав глубокий вдох, она села обратно и покорно протянула руку.
Девочка взяла ее за безымянный палец и посмотрела на Мию своими большими темными глазами.
– Я посчитаю до трех.
– ХорошоооооооооооБЛЯДЬ! – взревела Мия, когда ее палец вставили на место. Она поднялась и начала то ли танцевать, то ли прыгать по комнате, сжимая травмированную руку между ног. – Пиздец на хуй ебаный в рот!
– Ты очень много ругаешься, – нахмурилась Личинка.
– Ты сказала, что посчитаешь до трех!
Та грустно кивнула.
– И ты снова мне поверила, верно?
Мия скривилась и стиснула зубы, осматривая девочку с головы до пят.
– …Ты действительно очень в этом хороша, – осознала она.
Личинка улыбнулась и постучала по плите.
– Остался последний.
Вздохнув, Мия села обратно, ее рука тряслась от боли, когда Личинка ласково взяла средний палец. Она мрачно посмотрела на девушку и предупредила:
– А вот сейчас будет по-настоящему больно.
– Чт… – Клинок вздрогнула, когда ее палец вернули в сустав.
Мия моргнула.
– Ай? – пискнула она.
– Готово, – улыбнулась девочка.
– Но это же было почти не больно, – возразила Мия.
– Я знаю. Я…
– …очень хороша в этом, – в унисон произнесли они.
Личинка начала накладывать шину на пальцы, крепко обвязывая их хлопком, чтобы ограничить в движениях. Теперь клеймо с тремя кругами на ее щеке перестало быть такой загадкой…
– Почему все зовут тебя Вороной? – спросила она в процессе работы.
Мия настороженно на нее посмотрела, пытаясь игнорировать теплую пульсацию боли в руке. Личинка была лиизианкой; загорелая кожа, спутанные темные волосы, круглые карие глаза. Тощая – тоненькое платье облегало ее еще более тонкую фигуру.
«Ей не больше двенадцати», – догадалась Мия.
Возможно, дело было в том, что они находились в крепости, где она сама выросла. Возможно, в озорной мудрости, мерцающей в этих темных глазах, и в том, как Личинка беззастенчиво общалась со взрослыми. Но, по правде, девчушка немного напоминала Мие саму себя…
– А почему все зовут тебя Личинкой? – спросила она в ответ.
– Я первая задала вопрос.
– Ворона – это прозвище.
Мия вспомнила первую перемену, когда ее так прозвали. Свою первую перемену со стариком Меркурио. Тот выбил все дерьмо из какой-то шпаны в подворотне, укравшей брошь Мии. На следующую перемену после того, как повесили ее отца. Она была дочерью предателя, разыскиваемой самыми могущественными людьми в республике. Но это не помешало Меркурио взять ее под крыло, дать крышу над головой, спасти ее жизнь.
«Черная Мать, как же он рисковал ради меня…»
Мия покачала головой, думая о своем безумном плане.
«Как же он по-прежнему рискует ради меня».
– Меня так прозвал мой друг, – сказала Мия. – Когда я была маленькой. У меня было украшение в виде вороны. В честь нее мне и дали кличку.
– У меня никогда не было украшений, – задумчиво произнесла Личинка.
– С тех пор и у меня не было. То было подарком от матери.
– И где твоя мать сейчас?
Донна посмотрела на дочь – глаза круглые, улыбка желтая, хрупкая и слишком, слишком широкая. Мистер Добряк возник на полу рядом с Мией, и донна Корвере зашипела, словно ошпаренная. Отпрянула от прутьев и оскалила зубы.
«Он в тебе, – прошептала она. – О Дочери, он в тебе!»
Мия опустила взгляд в каменный пол. Посмотрела на засохшие брызги бурой крови. И ответила:
– Ее больше нет.
Личинка взглянула на нее, грустно кивнула и закончила перевязку.
– Моей тоже, – сказала девочка. – Но она обучила меня всему, что знала. Поэтому каждый раз, когда я накладываю швы на рану, вправляю сустав или лечу болезнь, я чувствую, будто она все еще со мной.
