Посему, вознамерившись уравнять чаши весов (что же честного в борьбе с двумя клинками против шести, посудила она), Мия потянулась к тени у ног шелкопрядицы.
Никто в зале бы этого не заметил – тьма лишь слегка дрогнула. Но когда самка шагнула для выпада, то обнаружила, что ее ноги прилипли к мозаичной плитке и длинным теням, откидываемым солнцами снаружи. Секундного замешательства было вполне достаточно, и Мия со всей силы нанесла череду ударов, которые прорвались сквозь защиту Ишках и оставили длинную рваную рану на ее плече – всего в паре сантиметров от горла. Толпа изумленно ахнула, из раны брызнула зеленая, как тополиные листья, кровь. Мия выбила меч из руки Ишках и прицелилась для низкого удара, чтобы сбить соперницу с ног.
А затем, прямо как в первую перемену, когда она ступила на песок в Вороньем Гнезде,
девушка потеряла хватку на тенях,
и ее противница отпрыгнула в сторону.
Клинок пролетел мимо, а мечи шелкопрядицы сверкнули в воздухе и оставили неглубокий порез на костяшках Мии, из-за чего та выпустила меч из ладони. Ассасин попыталась парировать вторым, но ее встретила стена из стали. Ишках ударила ее свободной рукой, выбивая весь воздух из легких. Когда Мия попятилась, соперница забежала ей за спину и стукнула тупым краем меча по затылку. В черепе девушки зазвонили церковные колокола, весь мир размылся перед глазами. Когда она согнулась пополам, у нее выбили землю из-под ног, и Мия рухнула на пол.
Ишках замерла над ней, наставив клинок для удара.
– Сдавайся, – потребовала она голосом, напоминавшим жужжание крыльев цикад.
Мия разбила бровь о плитку, в голове по-прежнему звенело. Впившись пальцами в пол, она сморгнула кровь с глаз и сделала выпад ногой, пытаясь сбить противницу. Ишках отошла вбок, как танцовщица, и прижала мечи к горлу Мии.
– Сдавайся, – повторила она.
Мия посмотрела на расстроенное лицо Леоны. На Аркада, презрительно качающего головой. И, наконец, на Фуриана. Глядя в его темные глаза, она знала – точно так же, как знала в перемену, когда дралась с Аркадом, – этот ублюдок вырвал тени из ее хватки и позволил врагу освободиться.
Зубы оскалены.
В животе бурлит ярость.
– Даже собака понимает, когда ее избили, – раздался голос среди сангил.
– Возможно, виновата не собака, – ответил Леонид, – а ее хозяйка?
Щеки Леоны разрумянились от гнева, когда она взглянула на отца и шагнула к нему со сжатыми кулаками. Аркад что-то прошептал – Мия не расслышала слов, – и женщина замерла с красным лицом и пылающими глазами.
– Сдавайся, – приказала она.
– …Сдавайся, Мия…
Еще перемену назад она триумфально стояла перед десятками тысяч людей, и каждый из них выкрикивал ее имя. А теперь лежала на животе, как побитый щенок, и костеродные перед ней весело подхихикивали. Мия посмотрела на Фуриана с бурлящей в груди яростью, края ее тени пошли рябью. Она чувствовала тьму в себе, черноту, желающую потянуться к Непобедимому и вырвать ему одну кровавую конечность за другой. Но клинки у горла, воспоминания о семье, мысль, что ни один человек в этом зале не мог знать, кто она на самом деле – все это помогло утихомирить злость и оставить ее охлаждаться в груди. Не забыть, нет. Не простить. Никогда.
И, медленно, Мия подняла дрожащую окровавленную руку к губернатору.
– …Сдаюсь, – прошептала она.
Удовлетворившись, самка-шелкопряд убрала клинки от шеи соперницы и спрятала их за спину. Губернатор Мессала посмотрел на гостей – их настроение изменилось, окрасилось алым. В воздухе остро чувствовалось напряжение, и не только от кровопролития в круге, но и от очевидной вражды между донной Леоной и ее отцом. Если и было что-то, что забавляло богатых бездельников больше, чем резня, то это скандал. И наблюдать, как он разворачивается перед ними, было даже лучше, чем за любым «Венатусом» под солнцами.
– Ты обманул меня, – произнесла Леона дрожащим голосом.
– Ты сама себя обманула, – процедил ее отец. – Когда создала эту жалкую коллегию. Я предупреждал тебя, Леона. Арена не место для женщин, а ложе сангил – не место для тебя.
Леона покосилась на шелкопрядицу.
– Не смотри, отец, но у твоего чемпиона, похоже, есть грудь.
Гости зароптали, острота Леоны попала в цель. Расхрабрившись, она продолжила:
– Но, возможно, ты вообще не намерен выставлять ее на арене? Я заметила отсутствие твоей коллегии на вчерашней Ультиме, когда моя забирала лавры победителя. И все лишь для того, чтобы представить ее, как какой-то жалкий фигляр в дешевом театре, и обманом лишить меня славы за закрытыми дверьми?
Лицо Леонида помрачнело.
– Если считаешь себя обманутой, – заявил он, – то пусть все решат Аа и Цана. Следующий «Венатус» пройдет через пять недель в Уайткипе. Я выставлю свою Ишках против твоей Вороны. И раз ты так отчаянно в нем нуждаешься, милая дочь, я поставлю одно из своих мест в «магни» на победителя. Но на сей раз поединок будет на смерть, верно?
Леона посмотрела на костеродных вокруг, открыла рот, чтобы сп…
– Боюсь, это неравный поединок, – раздался голос. – А толпа так или иначе будет ликовать.
Все взгляды направились на обладателя баритона. Аркад, Алый Лев Итреи, встал рядом со своей госпожой, испепеляя взглядом бывшего хозяина. Его лицо нахмурилось, шрам откидывал длинную тень на одну сторону. Мия видела хладную враждебность в его глазах, когда он смотрел на мужчину, за которого однажды боролся и истекал кровью.
– Поздравляю вас с вашей находкой, сангила Леонид, – продолжил экзекутор глядя на самку-шелкопряда. – Я тоже никогда не видел ей равных. Ни разу за все годы на арене. Но два клинка против шести? Что же честного в таком поединке?
Аркад посмотрел на Мию, по-прежнему лежавшую на полу, а затем оглянулся на Фуриана.
– Особенно когда чемпион нашей коллегии в нем не участвует.
Леонид посмотрел на своего бывшего воина с расчетливой улыбкой.
– Справедливое замечание. И пусть кто-то скажет, что Леонид не знает, чего жаждет зритель. – Мужчина осмотрел собравшихся костеродных, его внутренний циркач вышел на передний план. – Значит, привезите в Уайткип трех своих лучших чемпионов. Ишках сразится со всеми. Шесть клинков против шести. Никакой пощады, никаких сдач. Поединок, который прославится на века, а?
Аркад покачал головой.
– Я бы…
– Согласна.
Костеродные посмотрели на Леону. Сангила застыла, будто статуя, остановив взгляд на отце. Мия видела в ее глазах ненависть – чистую и ослепительную. Такая ненависть была хорошо ей знакома. Ее пламя. Согревающее в то время, как все остальное в мире было черным и холодным. Заставляющее идти вперед, когда все остальное в мире будто тянуло тебя на дно.
