В этот раз все будет не так. Наш трамвай довольно долго ехал по небу, внизу белели облака, через некоторые из них протекали небольшие реки, рядом с реками росли деревья, иногда даже целые рощи. То там, то там облачные крестьяне что-то копали или строили. В целом облака не производили впечатление хорошо обжитых.
Но надо отдать должное трудолюбию крестьян, еще недавно эти же облака были пусты и безвидны, подобно снежной пустыне. Ездить на нашем трамвае тогда казалось невероятно скучным занятием, он часто ходил почти пустой, это сейчас в нем редко место найдешь.
В нашем трамвае росли разнообразные цветущие растения, вились лианы, многие пассажиры сидели прямо на них. Было приятно накурено дынным, лимонным и смородиновым дымом. Немного смущала происходящая прямо в центре вагона реклама для домашних животных, но мы старались больше смотреть по сторонам, куда угодно, лишь бы не в центр вагона.
И больше болтать с нашим новым другом Снэйком Труменом, мы с ним только что познакомились, но уже поняли, что это самый лучший человек на свете, самый честный, самый искренний и самый веселый. Он, конечно, к сожалению, вынужден был заниматься своей работой, продавать нам наши будущие мучения и ужасную смерть, но это не делало его ничуть менее милым и приятным. Разумеется, его товар нам был совершенно не нужен, но отказать такому симпатичному человеку было совершенно невозможно.
Трамвай прибыл на нашу станцию, мы с невероятным сожалением попрощались с нашим новым другом. В утешение этот тактичный великолепно воспитанный джентльмен сказал нам очень правильные, берущие за самое сердце слова, сказал о том, что грустить нам долго не придется, мы очень скоро умрем.
Так оно и случилось. Мы вышли из трамвая высоко над горами, долго падали, потом наши тела многие километры катились по почти отвесным скальным склонам, болезненно теряя свои части на острых, едва прикрытых снегом, камнях.
Но это ладно, мороженое из облака оказалось невкусным, вот этого точно никто не ожидал. Видимо, раньше нам попадались облака, более подходящие для изготовления мороженого. Но это облако так напоминало милого нашему сердцу Снэйка Трумена, по которому мы уже начали невыносимо скучать, что мы не могли сделать мороженое ни из какого другого. И оно оказалось невкусным.
Наш трамвай в ответ на это замечание сошел с воздушного пути, сорвался с неба и предсказуемо утонул.
Мы в ужасе смотрели ему вслед, провожая восхитительного Снэйка Трумена в последний путь. Сложно, невозможно поверить, что мы навсегда потеряли Снэйка Трумена, самого дружелюбного и обаятельного человека на свете.
От усталости и отчаяния мы легли на берегу широкой облачной реки и долго смотрели на нее, провожая взглядом ее неспешные воды к краю облака, где они срывались в страшную черную бездну. Думаю, мы могли бы вечно так лежать, жизнь наша только что практически утратила всяческий смысл, но наш берег начал таять и уходить в облачное ничто. Мы поднялись, поправили одежды и пошли к более надежному облаку.
Там нас встречала группа крестьян. Они запекали рыбу, болтая между собой о валидности применения постоянной планка, ограничениях дальней авиации, вычислении замкнутого интеграла на гладком многообразии и особенностях ухода за Tropaeolum brachyceras в условиях крайнего севера. Они угостили нас вином и хлебом, очень подробно расспросив о Снэйке Трумене, как, возможно, последних людей, видевших его.
Крестьяне с благодарностью вспоминали дары Снэйка Трумена: мертвых лошадей, горящие дома, кровавые нападения брутальных разбойников.
Они же показали нам книги и мемуары о нем и его жизни, только изданные, еще полные горячих слез и уже ненужной нежности к самому трогательному человеку. Книги эти, еще не выйдя из типографии, уже получали статус священных, на многих из них появлялись сияющие стигматы его собственноручных автографов.
Попрощавшись с крестьянами, мы отправились в сторону деревни. Деревня произвела на нас приятное впечатление. Здесь не принято ставить заборы между домами. Только невысокие насыпи, размеченные на углах шестами, украшенными обязательной фигуркой глубоко почитаемого Снэйка Трумена.
На краю деревни мы вошли в тихий ухоженный храм Снэйка Трумена. Священник, улыбаясь, смиренно подошел к нам, моля об ужасной и мучительной смерти для всех живых только сегодня со скидкой 50 % и невыносимые страдания в подарок к каждой третьей покупке. В углу храма стояло изваяние знакомого нам нашего трамвая в полный рост.
Мы вошли, двери закрылись, и путешествие продолжилось. Пассажиры, благодаря благополучному падению трамвая в бездну, наконец-то исчезли. За рулем на этот раз сидел не обычный водитель, а наш старый приятель Снэйк Трумен, но это нас совершенно не расстроило, мы даже рады были видеть старого друга и готовы были простить ему возможное неумение управлять транспортным средством.
Трамвай свечой взвился в небо, в другой раз мы, наверно, возмутились бы, но сейчас нас это устраивало.
Снэйк Трумен был привычно любезен, счастлив и искренне доброжелателен. Он предложил нам страдания от контролеров, и мы никак не могли ему отказать. Перед его святостью блекли все возможные контраргументы.
Облачные деревни и окружающие их сады давно уже превратились в едва различимые точки, мы приближались к Заснеженным Вершинам перевернутого неба, когда в трамвае оказались контролеры. Контролеры были в балаклавах и пятнистых меховых одеждах, в руках они держали автоматы калашникова. К нашему счастью, мы уже практически отказались от любых мирских привязанностей, поэтому причинить хоть какое-то зло контролеры нам уже никак не могли. По крайней мере, так нам тогда казалось.
Дальнейшее развитие событий ярко продемонстрировало всю нашу наивность.
Контролеры потребовали наши билеты, обещая нам уничтожать по одной дорогой нашему сердцу вещи за каждую минуту промедления. Мы привыкли считать трамвай своей собственностью, поэтому мысль о билетах до сих пор даже не приходила нам в голову.
Нам нечего было дать контролерам, кроме самих себя. На что они рассмеялись в голос и выхватили из свисающих лиан трогательнейших котика, медвежонка коалу и попугайчика, в течение следующих трех минут расстреляв их на наших глазах.
Зрелище не доставило нам радости, но и боли тоже не было, мы благословили юных животных на более благоприятное перерождение и застыли в торжественной медитации.
Тогда из своей кабины вышел Снэйк Трумен, подошел к контролерам, встал к стене и попросил контролеров поднять свои автоматы на него. Со своей лучезарной улыбкой, явно желая нам только доброго и светлого, он слегка поклонился и рухнул, скошенный автоматными очередями.
И волна глубочайшего отчаяния накрыла нас, вряд ли в мире есть люди, способные вынести эту боль, но мы, неизвестно зачем, вынесли.
Дважды за этот день мы нашли и потеряли величайшего человека, чьи глаза смотрели прямо в глубины человеческой души, чей свет одновременно освещал и согревал, чье слово было надежнее любого маяка и компаса для заблудших наших душ.
