Саркофаг поставили на них и обложили ветвями кипариса. Отворачиваюсь от выбеленного лица мертвой и замечаю, что стеклянный купол над бассейном завешали тканью, отчего освещение стало мутным. Шумно здесь не было никогда. Но сейчас я будто во сне, где звуков нет и каждое движение замедленно. Двумя тенями скользим с Труром к дальней стене и садимся на низкие скамейки.
— Делать ничего не нужно, — шепчет виликус, — за порядком следит охрана, атриум украшают либитинарии, а мы с тобой тут, чтобы подтереть, если что-то прольют, поднять упавшее и собрать рассыпавшееся.
На подхвате, по сути. Прекрасное задание и удобное место. Копирую позу Трура, широко раздвигая колени и складывая руки на животе. Сидеть приходится долго. Размазанные тени на полу сгущаются, когда заканчиваются последние приготовления и по главной лестнице спускается Наилий. Распорядитель похорон подает знак музыкантам, в атриуме появляется мягкий ритм барабанов и тоскливый дудук. Цзы’дарийцы в белых одеждах сидят на полу, поджав под себя ноги. По барабанам не бьют, а скорее постукивают пальцами, но я ощущаю вибрацию слишком хорошо. Вхожу в резонанс с мелодией, выпадаю из реальности и медленно качаю головой в такт.
— Тиберий, — трогает за плечо Трур, — ты здесь?
Моргаю, приходя в себя, думаю, что ответить, а на пороге атриума появляются мудрецы в сопровождении Флавия. Избирателя уже с ними и испуганно озирается вокруг. Для него после психиатрической клиники тихая музыка, как гром, а редкие застывшие фигуры в глубине помещения — толпа. Скоро привыкнет к нормальной жизни. Жаль, я с ним не смогу поработать. Всегда дерганный Эмпат сейчас тих и сосредоточен. Тянет носом воздух, читая окружающих. Наилий замирает, встретившись с ним взглядом. Пугаюсь, что по его эмоциям Эмпат разгадает обман, но мудрец почтительно склоняет голову и вслух соболезнует. Плохо. Генерал не играет, он верит в то, что происходит, и его боль настоящая. Эмпат пьет ее, тянется к полководцу всем телом, пока Флавий не оттаскивает его в сторону за шиворот. Только усадив беспокойного мудреца на скамейку, бывший либрарий подходит к Наилию, чтобы сказать несколько слов и положить ветвь кипариса к саркофагу.
Поэтессу в атриум заводит Публий Назо, поддерживая за локоть. Моя соседка по палате бледнее ткани траурного платья. Я еле сижу на месте, чтобы не бросится к ней и не закричать: «Я жива! Посмотри на меня, я здесь!». Но к скамейке будто приморозило. Поэтесса говорила, что сбывшиеся пророчества — ее самый страшный кошмар. И вот она видит наяву еще один.
— Мотылек, — произносит Поэтесса одними губами, а мне кажется, что кричит. Протяжно и жалобно на одной высокой ноте. Зажимаю уши и вздрагиваю, пока военврач не разворачивает мудреца у самого саркофага и не уводит прочь. Вся надежда на тебя, Публий! Не дай ей сломаться от чувства вины. Ты же знаешь, что это ложь. Тебе есть за что меня ненавидеть, но не оставляй Поэтессу одну! Пожалуйста.
Приходят мой лечащий врач и старший санитар закрывшегося военного центра. Я слышала, что персонал распределили по клиникам, кого теперь лечат Луций и Децим? За кем следят? Конспиролога нет и это правильно. Его чутье на ложь разрушит столь тщательно поставленный спектакль. Больше ко мне никто не должен прийти, жду, что мужчины поднимут саркофаг на плечи и понесут во двор, но музыка не смолкает, никто не двигается.
От крыльца под руку с сестрой-близнецом медленно идет Клавдий Мор, старший нилот генерала девятой армии Марка Сципиона Мора. Они кладут кипарис к моим ногам, и Клавдий говорит слова поддержки своему названному дяде.
— А вот и семейство Моров, — вздыхает Трур, а мне становится дурно. Я надеялась, что игра закончится в крематории, но теперь, если Наилий не сказал Марку правду, то будет еще и поминальный ужин. Зачем, несуществующие боги?! Зачем?
Следующей появляется Юлия. Строга и холодна, как мраморная статуя. Шлейф белого платья волочится по полу, плечи открытые и вырез слишком глубокий. Соболезновать генералу приехала или сразу к нему в спальню, чтобы утешить?
Чувствую, как врезается край скамейки в ладонь. Это отрезвляет и напоминает где я, но поздно.
— Испепелишь сейчас дариссу взглядом, — ворчит Трур.
— Нужна она мне, — фыркаю, стараясь следить за голосом, а получается все равно обиженно.
Старшая дочь Марка подходит к Наилию и тихо что-то говорит, не поднимая глаз. Терплю, пока она не кладет ему руки на плечи и не тянется губами к щеке. Целомудренный поцелуй, а меня то в жар, то в холод бросает.
«Тише, ты как факел, — успокаивает Юрао, — не раздражайся, привязки посмотри».
Сдаюсь и ныряю в Юлию Мор. Зеленая привязка от нее пульсирует, напитываясь энергией, но поток стихает, не доходя до адресата. Безразличен генерал.
— Наилий, — зовет от входа в атриум Марк и выводит из-за спины хрупкую женщину в холщевом платье до пят. Огромным медальоном сияет на груди. Аттия. Наилий берет её за руки и покрывает поцелуями ладони.
— Мальчик мой, — говорит матушка и крепко обнимает генерала.
У меня сдают нервы. Понимаю, что Марк из лучших побуждений привез сюда всех, не спрашивая Наилия, но сделал только хуже. Вижу, как гаснет любимый мужчина под искренней скорбью обманутой Аттии. Проклятые игры проклятых мудрецов и правителей! Столько боли ради того, чтобы Агриппа оставил меня в покое. Да пусть тройкой будет, кто угодно, видеть слезы в глазах матушки невыносимо!
Аттия гладит Наилия по руке и задерживает взгляд на запястье. Нить, связывающая две половины одного целого. Такие следы и метки пропадают после смерти, но я ведь жива. Матушка ведет взгляд по одной ей видимой линии и находит меня на скамейке. Под маской в форме виликуса с расширенными от ужаса глазами.
Пока этого не заметили остальные, Наилий наклоняется к Аттии и что-то быстро шепчет. Два слова и матушка качает головой. Генерал оборачивается, кивая распорядителю похорон. Пора. Музыка стихает, все мужчины обступают саркофаг, вытягают из основания ручки и по команде ставят мою последнюю колыбель на плечи. Незыблемая традиция. Саркофаги выносят на руках со времен несуществующих богов и будут выносить, когда не станет нас всех, наших детей, внуков и их детей. Мотылька провожают в бездну два генерала, два офицера и два мудреца. В крематории Наилий положит мне на лоб монету и попрощается с любимой женщиной. Пламя примет мое тело, а ветер развеет прах.
Я снова умерла.
Глава 8. Юлия Мор
Семейству Марка отвели несколько комнат на третьем этаже. Мы с Труром стелили свежие постели, убирали чехлы с мебели и зачем-то мыли и без того стерильный пол. Молча, быстро, аккуратно — как и подобает виликусам. Ощущать себя безмолвной тенью не очень приятно, но привыкаешь быстро. Любая монотонная работа занимает руки и освобождает мысли. Слишком много белого рядом со мной. Настолько, что вымораживает изнутри и делает пустой. На время. Пока не перестану верить, что это меня сейчас сжигают в крематории. Шаг в бездну сделан, возврата не будет, пророчество сбылось, Мотылек исчез, но где же тройка? Создатель не мог им быть. Объявил сначала меня, потом себя, но снова ошибся. Избирателя нашли до того, как исполнилось пророчество. Кто тогда?
