— Не могу прогнать, — вздыхает матушка, — сильные, не видела таких раньше.
— Как они выглядят, матушка?
— Шарики разноцветные. Бесплотные там у себя, а когда приходят к нам берут оболочку. Я вижу ее, но не могу заглянуть внутрь. Иногда чувствую светлый дух или темный, спокойный или агрессивный. Твои разные и все здесь. — Аттия стучит указательным пальцем по моей груди в районе нервного сплетения. — Не больно тебе?
Мотаю головой, что нет, и тянусь к Юрао с вопросом.
«Материя вокруг нас тонкая, но все же грубая для вас, — вместо него отвечает Инсум. — Я не могу объяснить. Это не боль, а напоминание, что мы есть».
Чувствую сначала жжение, а потом покалывание в груди, будто правда кто-то скребется изнутри. Верю, что есть, не нужно доказательств.
— Почему их так много?
— Печати нет, — вздыхает матушка, — сняли ее с тебя, теперь будешь звать, они откликнутся.
Я никого не звала, — с отчаяньем выговариваю и слышу мысленный ответ Юрао:
«Это я позвал, извини. Не смог защитить тебя от кошмаров и нашел того, кто может — Инсума. Он страж сновидений».
«Леха и остальных тоже ты привел?»
«Нет, они сами, — смущается дух, — то есть их послали, вернее, они были рядом, у печати, а потом подселились».
«Вот и пусть сидят молча, — вмешивается Инсум, — не наши они. Темные».
«Насколько?» — спрашиваю и боюсь услышать ответ.
«Лех — каннибал».
Шатаясь, падаю плечом на стену, морозом тянет по спине и уши закладывает. Брезгливо отряхиваю руки от духов, как от налипшей паутины.
— Что говорят? — беспокоится Аттия. — Не молчи, пожалуйста, я их не слышу.
— Один из них ест или ел когда-то своих сородичей, — с трудом выталкиваю из себя.
— Темный, — кивает матушка, — не бойся, Мотылек, ты намного сильнее их всех. Захочешь — вытолкаешь обратно за барьер. Духи боятся, поэтому и сидят тихо, не беспокоя лишний раз хозяйку. Послушные, как дети в столовой после нагоняя от мастера. Только ложки стучат по тарелкам.
Всех кормлю: и темных, и светлых. Не понимаю, как будут уживаться, и не знаю, как разогнать.
«Ты научишься управлять нами, и мы станем полезны, — обещает Инсум, — не нужно нас выгонять».
— Они рады быть с тобой, — рассказывает Аттия, — создать мир живых не так просто, а населить его и удержать — еще сложнее. Всем места не хватает. Тех, кто никогда больше не будет воплощен слишком много. Мы не сосчитаем никогда.
Инсум показывает мне песчинки, упавшие в океан, чтобы поняла разницу между живыми и мертвыми. Какими же глупцами мы выглядим, когда добровольно уходим в бездну.
— Все шестеро связаны со мной до смерти, как Юрао?
— Нет, — качает головой матушка, — твой паразит низший дух, он подругому не может, остальные намного выше, но и они всего лишь слуги Истинных.
— Проклятье, как сложно, — устало тру пальцами глаза и чувствую, как Аттия гладит по плечу.
Отдохни, Мотылек, не все сразу. Я пойду, истомился там Трур под дверью. Да и Наилия одного с Марком оставлять не стоит. Не знает друг про обман, помочь хочет. Как бы беды не случилось.
Понимаю, что права, но отпускать не хочется. Хватаюсь за ее рукав, как ребенок, а внутри холодеет все сильнее. Напоит один генерал другого до беспамятства, в бездну полетит секретность, а вместе с ней пророчество. Должна я так думать, но вместо этого перед глазами любимый мужчина в белой траурной одежде. Пустой и будто вымороженный изнутри. Кажется, что с каждым ударом сердца он все дальше и дальше от меня.
— Матушка, расскажи… про Наилия.
— Тяжело ему, — шепчет Аттия, — попрощаться с тобой не смог. Так и стоял над саркофагом молча с монетой в кулаке. Марк забрал у него благодарность богам за твою жизнь и сам на лоб покойнице положил.
В сознании вспыхивает видение мраморных колонн зала крематория. Ленты транспортера, упирающейся в пламя печи. Саркофаг с телом, плывущий в огонь под всхлипы и вздохи. За мгновения от жара плавятся лепестки эдельвейса, чернеют кружева погребального платья. Запах гари забивает ноздри, пепел оседает на языке.
— Может, и не плохо, что Шуи пьет, — говорю я, а матушка качает головой.
— Не это ему сейчас нужно, девочка.
— Я знаю, я не могу…
Глупые слова, поспешные, ненужные. Почему не могу? Из-за формы и маски? Меня нет, я исчезла и ношу рабочую форму невидимого для всех виликуса. Ничего страшного не случится, если одной тенью на третьем этаже особняка станет больше. Ныряю обратно в темноту маски, заправляя вязаный край под воротник комбинезона.
— Порознь пойдем, я сразу следом за тобой, — рассказываю Аттии и удивляюсь твердости, появившейся в голосе, — только не в столовую, а в спальню…
— Скажу Наилию, жди его там, — осторожно улыбается матушка и тут же хмурится, — осторожнее только будь.
Теплота объятий вместо слов прощания. Отчаянно надеюсь, что генерал девятой армии не сорвется завтра в обратную дорогу, едва светило поднимется над горизонтом. Разрываться буду на части, потерявшимся ребенком плакать. С матушкой не уехать на горный материк и с Наилием не остаться на одном этаже. Смотреть буду на обоих издалека, опуская взгляд, когда пройдут мимо.
Бормочу что-то невнятно вернувшемуся Труру и сбегаю из комнаты. Не дается мне бесшумная походка виликусов. Грохочут ботинки по ступеням служебной лестницы. Касаюсь ладонью считывателей замков и боюсь,
что дотошный майор Рэм расстарался уничтожить мой допуск в спальню генерала. Плевать! Под дверью сяду и буду ждать!
Громкие голоса гостей и яркий свет гостиной обхожу боковыми коридорами. Крадусь, как вор, через собственный дом в темноте наощупь. Благословен аскетизм: ни лишней мебели, ни декора, запинаться не обо что. Перед дверью в спальню зажмуриваюсь, как перед прыжком в воду. Не глядя бью ладонью по пластине считывателя и слышу тонкий писк. Доступ разрешен.
Невыносимо странно чувствовать себя чужой здесь. Словно я — дух, и застряла между мирами. Мотылька больше нет, а рядовому Тиберию дадут три наряда вне очереди за вторжение к Его Превосходству. Объемники срабатывают, включая свет. Шарахаюсь от темного отражения в окне. Худой виликус в бесформенной одежде и вязаной маске — моя четвертая сущность. Последняя ли?
— Я сказал нет! — дверь гасит звук, но я все равно узнаю голос Наилия. — Возвращайся к гостям!
Ответ слишком тихий, чтобы разобрать хотя бы слово. Не успеваю угадать, кто пришел с генералом, падаю на колени, доставая из кармана тряпку. Все равно, где вытирать несуществующую пыль, лишь бы оправдать свое присутствие.
Харизма с фантомным привкусом апельсина появляется прежде, чем Наилий переступает порог. Горький, перенасыщенный запах, от него тошнит и щиплет глаза. Генерал говорит, и я слышу, как сильно пьян.
