Глава 14. Учения военных медиков
Впервые чувствую себя настоящим шизофреником, потому что безумно тянет устроить скандал собственным голосам в голове. Как только не называю в сердцах Инсума: предателем, кукловодом, обманщиком, трусом, подлецом, эгоистичной звездой. На последнее обвинение дух мертвого императора обижается сильнее всего и надолго замолкает. Юрао пробует нас помирить, заискивающе нашептывая: «Ну чего ты? Он же не соврал тебе ни разу. Зачем так?»
Знаю, что некрасиво срываться на духе, но я, в самом деле, не понимаю теперь, кто настоящая тройка? Снова кто-то лжет: Инсум, показывая на Наилия, Истинные словами пророчества о Медиуме, или Создатель, настаивая, что тройка должна быть одна. Ровно как и Великая Идея. Иначе во всей его теории не больше смысла, чем в бреде сумасшедшего. Однако из всех, кого я подозреваю, именно Создатель — самое слабое звено. Способностей, как у других мудрецов, у него нет, только разум и умение делать выводы из наблюдений. Ошибся уже однажды, назвав меня тройкой, или нет? Потом себя выдвинул и тоже мимо?
Переходный кризис у Наилия настоящий, я чувствую всем телом и сознанием. Видела, мучилась, знаю. И не может так быть, чтобы Поэтесса одно пророчество считала верно, а потом вдруг стала ошибаться. Истинные — программы, функции, механизмы, они не умеют лгать и изворачиваться. Чего нельзя сказать о шести моих духах.
«А мне зачем тебе врать? — взвивается Инсум, — я живу с тобой, питаюсь твоей энергией, делаю, что в моих силах. По крупицам собираю для тебя информацию, а ты обвинениями бросаешься. Голову включи и подумай, бывает ли так, что все правы?»
Ерзаю на пассажирском сидении медицинского автомобиля и закрываю глаза. Вспоминаю все, что Создатель когда-то рассказывал о тройке, и пытаюсь, если не опровергнуть теорию, то раздвинуть старые рамки. Есть тонкий, едва уловимый нюанс между фразами «тройка должна быть одна» и «достаточно одной тройки», но он все расставляет по местам.
Медиум — это уже не только я. До того, как Публий рассказал о предсказании, я решила, что в маске мы с Наилием будем ходить вдвоем. Значит, разделим не только кризис и способности, но и все остальное. Это разумно, логично и не противоречит пророчеству.
Но раз тройка уже потеряла уникальность, разделившись на двоих, то претендентов может быть еще больше. Трое, четверо, пятеро. В том числе Создатель с Великой Идеей добровольного ухода в Небытие. И просто так он своей вершины не уступит. Друз Агриппа Гор ему не позволит. Соревноваться будем? Мы с Создателем — да. Как прежде, когда сидели в общей комнате закрытого военного центра и спорили, чья картина мира ближе к правильной. А генералы? Войну развяжут? Тогда сбудется и другое предположение теории о глобальном планетарном конфликте со сменой действующей власти и гибелью половины населения.
Выдыхаю и тру вспотевшие ладони. На это я никак не рассчитывала. Мне страшно. Очень.
Машина въезжает в пригород Равэнны и я прилипаю к стеклу, рассматривая, как выплывают из тумана на горизонте колонны высоток. Сонный город закутывается в серую дымку, как в одеяло, поворачиваясь ко мне спиной. Все чаще навстречу вспыхивают фары автомобилей, и мы, промчавшись по центру Равэнны, останавливаемся на парковке у главного медицинского центра.
Я снова прячусь под маской и Публий ведет меня в стационар. Лифт тот же, этаж тоже, но коридоры и помещения — служебные. Маленькие, белые, стерильные, с одинаковой мебелью и сложным научным оборудованием. Скольжу тенью мимо согнутых спин лаборантов, корпящих над микроскопами и планшетами с графиками и таблицами. Загруженные работой цзы’дарийцы не реагируют даже на своего начальника в звании капитана. Наконец, мы останавливаемся в подсобке, заставленной черными ящиками с эмблемой медицинской службы.
— Полевой госпиталь, — кивает на них Публий. — Его санитары погрузят на машины, когда зазвенит сирена. А теперь вытряхивай вещмешок, будем упаковывать тебя на учения.
В следующие мгновения у меня опухают уши от номеров карманов комбинезона, названий предметов экипировки, нашивок, а капитан говорит, как с листа читает:
— В первый карман жетон с личным номером. Где? Руку на сердце положи. Да на грудь. Во второй индивидуальный респиратор. Руку на другую грудь. Третий ниже второго, туда компас. Нет не этот, рядом. Четвертый под первым — фонарик, запасной элемент питания. Пятый уже на штанине комбинезона — свеча и спички. Не знаешь, что это? Давай, покажу.
Публий поднимает с расстеленного вещмешка желтый цилиндр с хвостиком-ниткой и плоскую бумажную упаковку. Она маленькая, легко прячется в кулаке и помещается в любом кармане. Капитан открывает ее и отламывает полоску с фиолетовой каплей на конце.
— Огонь можно получить не только из зажигалки, — рассказывает медик, — если потереть головку спички о намазку на коробке, то начнется серия химических реакций. От трения частицы красного фосфора переходят в белый, он нагревается и загорается. Сначала горит коробок, но выделенное тепло быстро поглощают флегматизаторы. А потом вспыхивает сера на головке спички. Вот так.
Публий чиркает спичкой, высекая искры, и одновременно с появлением огонька в его пальцах я чувствую резкий запах гари. Пламя освещает лицо капитана. Он подносит его к нитке на конце цилиндра и поджигая ее.
— Держи, рядовой Тиберий, — протягивает мне свечу и задувает спичку, — летаем в космос к другим планетам, давно исследовали каждый уголок галактики, а оставшись в необитаемой глуши без электричества, спасти по-прежнему может только маленький огонек, добытый спичкой. Кстати, по этой же причине у тебя компас вместо спутникового навигатора и жетон с номером вместо сканера отпечатков пальцев. Жизнь есть и без высоких технологий.
Смотрю, как медленно тает материал цилиндра, стекая каплями вниз, и думаю совсем о другом. В свой двадцать один цикл я не знаю почти ничего. Материк впервые покинула месяц назад, всех с кем общаюсь, могу по пальцам пересчитать. Мне просто неоткуда брать Великую Идею.
«Создателю тоже, — говорит Инсум, — он придумал выход в Небытие и вцепился в него, не понимая, что идет в кромешной тьме наощупь. Один неверный шаг и сорвется в бездну, утянув за собой всех, кто попадется под руку. Ему плевать на жертвы: шестьдесят процентов населения, восемьдесят».
«Иначе система рухнет без контроля, и жертвами станут все», — заканчиваю тезисом из теории.
«Верно, — соглашается дух, — а знаешь, почему так? У него нет свечи». Маленького огонька в темноте — выхода за потенциальный барьер. А у меня есть.
«Значит, можно обойтись без жертв?»
«Если придумаешь как», — отвечает Инсум.
Сказать легче, чем сделать. Хоть головой об стену бейся, а захотеть придумать еще ничего не значит. И мелкие озарения тут не помогут. Нужна новая теория, не менее масштабная, чем у Создателя.
Публий аккуратно забирает у меня зажженную свечу и задувает пламя.
Собирается что-то сказать, но гарнитура яростно пищит в его кармане. Три резких, противных до зубовного скрежета сигнала.
