— Тихо, тихо, — тормозит меня Квинт, — потом не развяжем. Слабее нужно и узел другой. Дай.
Помогает и снова отворачивается. Ящики с оборудованием мне санитары в руки больше не дают, сами таскают. Когда суета заканчивается, остаюсь со всеми в комнате отдыха. Раскрасневшиеся от жары и работы, но счастливые военные медики глотают из походных фляг имбирный напиток с лимоном и медом. Мне достается немного в мерной емкости, а на вопрос, откуда я такой странный взялся, рассказываю историю про гейзер и ожоги так, как услышала ее от майора Рэма. Палатка вздрагивает от хохота, санитары утирают слезы, а потом по очереди ко мне приглядываются.
— Если бы безопасники перед тем, как байки сочинять, в медицинскую литературу заглядывали, цены бы им не было, — улыбается Квинт, — так себе легенда. Но ты не беспокойся, правду из тебя никто клещами тянуть не будет. К нам часто кого-нибудь засылают пересидеть проблемы, мы привыкли. В прошлый раз техник был, так он нам все починил и отрегулировал, до чего руки дотянулись. Однако повязка у тебя из-под рукава торчит. Правда, что ли, обжегся? Или порезался?
— Шрамы свел, — выпаливаю я и машинально засучиваю рукав, а Квинт тихо свистит:
— Тьер, и молчишь? Когда была перевязка? Дай посмотрю.
— Да все уже зажило, — смущаюсь и срываю белый пластырь.
С правой руки неудобно и санитар помогает снять. Разговор о курьезах на службе продолжается. Ощущение неловкости уходит, я втягиваюсь и вспоминаю пару моментов из клиники, пересказывая, будто слышала от других. Мужчины поддерживают хохотом и подливают еще напитка. Имбирь согревает, мед успокаивает, а нотка цитруса напоминает о том, как беззаботно начиналось мое лето. Рыжее светило в листьях апельсиновых деревьев, белые лепестки в волосах любимого мужчины. Ни пророчества, ни мудрецов, ни саркофага в атриуме. Нужно научиться жить лучшими моментами, и оставаться в этой маленькой вселенной как можно дольше.
— Тиберий, — зовет капитан Назо от полога палатки, — на выход.
Допиваю напиток и возвращаю емкость с благодарностью. Санитары провожают улыбками, а Публий смотрит настороженно, но молчит. Идем возведенными коридорами до блока первичного приема. Военврач заводит меня внутрь и застегивает полог. Места в палатке мало, кушетки стоят близко, тканевых перегородок, как в гражданских приемных отделениях, нет. Когда привозят раненых не до стеснений. Уже знаю из разговоров санитаров, что сами учения начнутся завтра, сегодня день потрачен на сборы и развертывание госпиталя.
— Я предупредить хотел, что мы с Рэмом немного расширили твою легенду, — устало говорит Публий.
Понимаю, что издергался. Серьезное мероприятие: целый штаб с офицерами, оценки, проверки, нормативы. А тут я со своими играми.
Старалась помогать и не путаться под ногами, но все равно, как заноза. Торчу перед глазами и мешаю.
— Плюсом к истории о засекреченном свидетеле я пустил слух, что ты неучтенный нилот одного из генералов, — продолжает военврач, — зачатый без оформления бумаг и с неподтвержденной генетической картой.
— Ошибка, — уточняю я, — случайный залет.
— Грубо, но верно, — морщится Публий, — зато понятно, почему рядовой Тиберий слабый и палатки ставить не умеет. Не все генеральские дети усердны в подготовке.
Слышала о таких. Нилот — большая честь для мальчика и удача для семьи. Генералы могут не жить со своими детьми, но обеспечивают их сполна. Так, что матерям больше не нужно работать. А сыновья растут в уверенности, что папа устроит им карьеру. Ленивые, избалованные, никчемные. Не очень приятно даже в легенде таким быть, но Публий прав.
— Пока все будут гадать, кто мой отец из двенадцати генералов, никому в голову не придет, что я женщина, — со вздохом снимаю маску, чтобы дать коже немного отдохнуть. — А потом учения закончатся.
— И снова верно, — говорит капитан и подходит ко мне ближе, — Наилий правильно сделал, что подстриг тебя. Со стороны обыкновенный мальчишка.
От капитана тоже пахнет имбирным напитком, сладостью меда и свежим цитрусом. Публий намного выше меня и приходится запрокидывать голову, чтобы заглянуть в дымчато-серые глаза.
— Слишком привлекательный для мужчины, — выдыхает он, — невозможно…
Поцелуй со вкусом жгучей пряности. Неожиданный, глубокий, лишающий воли. Закрываю глаза, как делала всегда. Сквозь темноту и слабость чувствую, как крепко держит Публий. Нет ни страха, ни отчаяния, только нежность. Такая, что я не могу сопротивляться, тянусь к нему и обнимаю за шею. Отвечаю на поцелуй, слишком поздно вспомнив, что это не мой мужчина. Барьеры возвращаются медленно, в сознании вспыхивает алым «нельзя», но оторваться едва ли возможно. Тону в объятиях, пьянею от близости мужского тела, пропитываюсь его жаром. Публий обнимает за бедра и прижимает крепче, а я низом живота ощущаю, как далеко это может зайти.
Дергаюсь и упираюсь руками в его грудь:
— Нет!
Он отпускает даже слишком быстро и я, качнувшись, чуть не падаю назад. Лицо пылает, губы горят и невозможно осознать, что я наделала? Глаз не поднять, не посмотреть в лицо капитану. Измены Наилию в мыслях не допускала и только что целовала другого мужчину. Никто не связывал и не заставлял. Сама.
— Нет, нет, нет, — сбивчиво шепчу и скатываюсь спиной но натянутому брезенту палатки, — как такое могло произойти?
— Ты мудрец, — холодно и зло отвечает военврач, — скажи мне как! Бред, безумие и помешательство по твоей части!
Закрываю лицо руками и упираюсь лбом в колени. Поцелуй горит на губах, прижигая стыдом и раскаянием. Не в чем обвинять Публия. Я видела привязку, знала, чем все кончится, и все равно молчала. Даже когда она разрослась так, что нельзя не заметить. Проверку устроила в комнате Трура и успокоилась. Дура. Нельзя играть с тем, что невозможно контролировать.
— Это зеленая привязка похоти, — начинаю объяснять, заставив себя посмотреть на медика, — еще не императивная, но после поцелуя накачается так, что игнорировать не получится.
Публий нервно фыркает и продолжает ходить между рядами кушеток. Я открываю рот, чтобы объяснить про близость, как реализацию. Предупредить, что запрет самому себе поддаваться страсти только вливает в привязку еще больше энергии, но молчу. Это тупик. — Убери ее, — рычит военврач, и я сильнее втягиваю голову в плечи.
— Нельзя убрать, порвать или выбросить. Привязки не исчезают, могут только потускнеть со временем. Иногда проходят дни, а чаще месяцы и циклы, прежде чем она перестанет напоминать о себе.
Капитан подходит ко мне и присаживается на корточки. Раздраженный и агрессивный. Не вериться, что я таяла в его руках несколько мгновений назад. Ярость Публия неприятна и обидна. Будто я вероломно соблазняла, а он не знал, как отбиться.
— Ты понимаешь, что я не могу пойти к Наилию и попросить сделать так, чтобы не видеться с тобой? Ревнивому параноику меньшего хватит для подозрений, а они не беспочвенны. Придется и дальше вместе ездить на учения, лечить тебя, приходить в гости в особняк. Да, мы взрослые, серьезные и умные, но есть Шуи и совместные пьянки. Я не хочу проснуться утром в одной постели с тобой.
