Не могу солгать вслух, что все хорошо, и рассказать не знаю как. Совесть мучает, но стоит вспомнить, каким бывает генерал в ярости, и тошнит от страха. Как переживет предательство любимой женщины и лучшего друга? Привязку я попробую убрать, а поцелуй уже никуда не денется. От ужаса не могу пошевелиться, молчу, глядя в пустоту перед собой, а за окном бушует ураган. Стучит хлипкой калиткой в ограде, завывает во всех щелях. Еще мгновение, и на маленький бревенчатый дом обрушится ливень, грохоча тяжелыми каплями по металлической крыше.
— Дэлия, — зовет генерал, и я с трудом поднимаю голову, — мне уйти спать наверх?
— Нет, не уходи.
Поспешно мотаю головой и зачем-то натягиваю плед до подбородка.
— Близости не будет, пока ты меня боишься, — тихо говорит Наилий и садится на расстеленные одеяла. — Я просто хочу быть рядом.
Молния вспышкой разрезает небо и на землю обрушивается дождь. Меня дергает от оглушительного раската грома, и силы оставляют окончательно. Один безумно длинный кошмар от саркофага с чужим телом до поцелуя другого мужчины. Словно я лежу в анабиозе и вижу сон, присланный из-за барьера злым на меня Сновидцем. Задыхаюсь от боли и давлюсь слезами. А генерал осторожно гладит по спине:
— Тише, родная, давай спать.
Едва понимаю, что укладывает и накрывает одеялом. В голове барабанной дробью звучит стук капель по крыше. Очень громко и зло. С упрямством кузнечного молота, долбящего по наковальне. Я никогда не пойму, чего от меня хочет Вселенная. Сломаюсь раньше.
Глава 16. Третий дух
Если бы Вселенная умела говорить. Если бы могла объяснить то важное, что нужно осознать без ударов и испытаний, ласково обняв за плечи и шепнув на ухо. Но мы глухи, когда счастливы, слепы от любви и ленивы от спокойствия и уюта. Создатель верит, что кризис делает нас сильнее. Чем дольше он длится, тем больше можно осознать. А мне кажется, что я просто глупа и не понимаю с первого раза, поэтому долбят снова и снова.
Ураган не затихает, хлещет по бревенчатым стенам дома, гоняет волны дождя и зажигает вспышками молний небо. Наилий спит, едва прикрывшись одеялом. Очаг прогорел до углей и теперь мерцает красными искрами в темноте ночи. Я лежу на плече генерала и пытаюсь поймать ускользающий аромат эдельвейса. Слишком много привязок. Без якоря настройки потеряюсь и солью за мгновение всю энергию, припасенную для Юрао. Когда-то давно только привыкая к Его Превосходству, я запомнила состояние легкости и счастья рядом с ним. Оно отражалось во мне ощущением свежести и прохладой чистой воды с горных ледников. У настоящего эдельвейса нет аромата, я придумала его. И теперь фантомный запах связывает меня с Наилием, не давая утонуть с головой в океане тысяч привязок.
Зелеными реализованными нитями генерал связан с сотней женщин, и только одна розовая ведет ко мне. Неловко понимать, что мое огромное чувство энергетически выглядит, как канат, и не более того.
Рассматриваю привязку, и становится больно. Еще несколько дней назад яркая и напитанная энергией сейчас она серая и пустая. Генерал больше не хочет меня и уже не любит, как прежде?
«Чушь», — фыркает Юрао, но Инсум перебивает его:
«А ты как хотела? Вместо ласки только слезы с истерикой. Еще две или три такие сцены, и у вас не будет отношений».
Страх охватывает ознобом, отзываясь головокружением. Кутаюсь в одеяло и не могу согреться. Я не согласна на такие потери! Нет! Хочется вцепиться в привязку и держать, чтобы не порвалась, а она на глазах становится бледнее.
«Смотри, смотри, — шепчет Инсум, — улавливаешь закономерность?»
Теперь да. Серый — цвет страха. Он настолько плотно окутывает привязку, что блокирует ее. Поэтому я ничего не чувствую, даже касаясь обнаженного тела генерала. Будто чужой цзы’дариец, абсолютно мне безразличный. Исчезло предвкушение близости, сладкой тяжестью разливающееся внизу живота. Я вспоминаю проклятую ночь после погребальной церемонии, поцелуй Публия, а Наилий думает о политике, вместо того, чтобы приласкать меня. Не будет близости. Никогда. Страх убивает нашу любовь.
«Добить решила отчаяньем?» — спрашивает дух мертвого императора, а привязка тает.
«Я не знаю, что делать!»
«Сначала успокойся. Катастрофы еще нет».
«Как же нет? — взвивается Юрао. — Ты еще посоветуй хозяйке через силу пойти на близость. Засунуть кляп в рот, чтобы не кричать от боли. Все ради отношений. Кому нужна такая любовь?»
«Странно слышать это от тебя, мелкий, — насмешливо отвечает Инсум. –
Генеральской похотью у нас ты питаешься. Или решился на добровольное голодание?»
«Не говори ерунды, пришлый. Ты здесь гость, плевать хотел на чувства хозяйки. Высший, сильный, тебе все равно, что жрать. И похоть с насилием сойдет, да?»
«Замолчите оба! — раздраженно выговариваю духам. — Иначе будете питаться только скандалами и яростью».
«Это к Леху, — неожиданно спокойно отвечает Инсум. — И страх тоже по его части».
Третий дух из шести живущих во мне передал через Инсума, что не хочет общаться, и сидел тихо. Очень сильный, темный и злой. Другие считают его старшим и ставят над собой. Целую иерархию выстроили во мне. Живут сытые и довольные.
«Лех», — зову самоуверенного духа и не думаю стесняться.
Мое тело, мои правила. Не захочет общаться, вытолкаю взашей обратно в бездну!
«Здесь я», — отвечает дух, и я чувствую спазм в нервном сплетении.
Вспоминаю, каким видела его во сне, чтобы привязать ощущение к образу. Высокий и широкоплечий, длинные волосы падают на лицо, а привычкой облизывать губы напоминает Друза Агриппу Гора.
«Что делать со страхом?»
«Убрать все, что пугает», — спокойно отвечает он.
Забыть, вычеркнуть из прошлого. Хороший совет, но выполнить не просто.
«Признайся Наилию про поцелуй», — тихо шепчет Юрао.
«Вот еще. Зачем?» — фыркает Инсум.
«Чтобы успокоить совесть, снять тайну с сердца, перестать лгать любимому мужчине», — отвечает паразит.
«Все верно, молодец, — говорит мертвый император. — Военврач скинул с себя ответственность за проблему, а мы ее теперь генералу отдадим? Наилий решит вопрос, но привязку это не вернет. Любимая женщина не хочет близости с ним, зато целуется с другим. И попробуй доказать, что это не так».
Закрываю лицо руками, возвращаясь в реальность, где среди шума бури и ураганного ветра тихо дышит во сне Наилий. Ни одно решение не давалось мне так тяжело. Моя совесть против доверия генерала ко мне и Публию. Прав Инсум, любовь я себе признанием не верну, зато разрушу дружбу, которая длится дольше, чем я живу.
«Истинные все равно протащат генерала через кризис и лишат всех друзей», — говорит Инсум.
«Да, но я не собираюсь им помогать!»
