— А что должно быть? — хмурится генерал, и у меня дыхание перехватывает от страха.
Сознание никак не хочет цепляться за очевидное. Наилий говорит о капитане так, будто ничего не случилось, но почему я представляю себе картины расправы одна хуже другой?
— Разве он не рассказал тебе? — голос срывается, паника накатывает.
Дергаюсь вырваться, но генерал держит крепко.
— Дэлия, успокойся, — говорит тихо и не выпускает из рук, — конечно рассказал. Публий не умеет врать долго. Особенно мне.
На лице генерала застывшая маска, ни единой эмоции кроме холодной сосредоточенности. Пойманной преступницей себя чувствую, но ничего не могу сделать. Я будто в клетке с опасным хищником, и он готовится к прыжку. Безотчетный страх, бесконтрольный. Даже моя любовь не в силах его уничтожить. Слишком глубоко сидит инстинкт и шепчет: «Беги».
— Тише, родная, — просит Наилий и ослабляет хватку, — да, я знаю про привязку и что тебе пришлось сделать. Публий говорил про духа, но настаивал, что сам виноват. Мои руки, говорил, резали.
Генерал осторожно берет меня за запястье и разворачивает раненую ладонь вверх.
— Дергался я, конечно, но не хвататься же за оружие. А без поединка… Целый капитан, в наряды не закроешь, на дополнительные дежурства не поставишь. И так дома не живет, а от усталости еще зарежет кого-нибудь на операционном столе.
Наилий говорит спокойно и внимательно рассматривает пятна крови, пропитавшие фиксирующую перчатку. Я от слабости едва на ногах стою. До сих пор не верю в то, что слышу. Будто запись звучит с диктофона откуда-то из другой жизни.
— Я понимаю, почему свою кровать поставил рядом с твоей. Боялся, что от стресса задыхаться начнешь. Мне другое не ясно. — От адреналина генерал разогревается все сильнее. Через спокойствие прорывается гнев резкими окончаниями слов. — Почему нельзя было сразу мне рассказать? Зачем это кровавое представление? — По-прежнему ни слова не могу из себя выдавить. Открываю рот и слышу стон, обрывающийся тишиной. — Я такое чудовище, что для друга и любимой женщины хуже, чем дух-каннибал?
Кажется, что ливень начинается прямо сейчас и выливает мне на голову озеро ледяной воды. Не отражаюсь в бездне глаз генерала, не слышу биения своего сердца и все, что могу сказать — правду. Без сбивчивых оправданий и невнятного мычания. Тихо, но четко признаваясь, как давно должна была сделать:
— Я действительно боюсь тебя, Наилий. С того момента, как увидела в коридоре закрытого военного центра. Ты сильнее меня, твою ярость я едва выдерживаю. Замираю от ужаса, стоит тебе строго о чем-то спросить, и не знаю, что с этим делать.
Тучи проливают первые тяжелые капли, пятная крышу темными следами, ветер приносит запах грозы и треплет светлые волосы генерала. Он гаснет и медленно кивает в такт моим словам и своим мыслям. Держит за руку, а когда снова поднимает взгляд, я больше не чувствую колючего холода.
— Почему, родная? Да, я бываю зол и не сдержан, но никогда бы не причинил вреда. Я люблю тебя и буду защищать даже от себя, если потребуется. Что сделать, чтобы ты поверила?
Вспоминаю, как завязывал руки ремнем безопасности, как отправил в резиденцию подальше от своей вспышки ярости.
— Я верю и люблю тебя. Наверное, еще не привыкла…
Кладу голову ему на плечо и утыкаюсь носом в шею. Слов не подобрать, от контраста страха и нежности голова кругом. Шепчу, что все пройдет, стоит узнать его ближе, самой рассказать больше. Тону в пламени от адреналина и закрываю глаза. Генерал обнимает за плечи и целует в висок.
— Темнеет, пойдем в дом. Кажется, я так и не увижу дождь.
Разворачивает меня к люку на крыше и в спину нам бьет порыв ветра. Поднимаю голову в темноту неба и вижу, как от горизонта прозрачной завесой из капель воды летит дождь. Косые струи вонзаются в землю рядами все ближе и ближе.
— Быстрее в люк, — Наилий ставит меня под козырек.
Делаю шаг на лестницу, и ливень накрывает барабанной дробью. Густой, летний, звонкий. Генерал промокает за мгновение и вдруг шагает назад, широко расставляя руки и подставляя лицо под струи. Стихия гремит и сверкает, поливая его так, будто хочет утопить, а он улыбается.
Лужи под ногами вздуваются и лопаются пузырями, поток несется к водостоку, закручивается в трубе музыкой шума. Не спрятаться, не скрыться. Наилий медленно поворачивается, собирая дождь в ладони и, кажется, вот-вот рассмеется прямо в лицо урагану.
Мой страх смывает водой, уносит так далеко, что больше не вспомню.
Пусть вся Вселенная будет против, мы выстоим.
Глава 20. Ужин на двоих
Наилий оставляет мокрые следы на ступенях лестницы. За ним по пятам стелется дорожка из дождевых капель. Форма промокла насквозь, ботинки чавкают на каждый шаг.
— Немедленно раздевайся, простудишься, — приказываю генералу и тянусь к молнии комбинезона.
— Ладонь со швами намочишь, я сам.
Не дается мне в руки, отступает на шаг и тяжело стаскивает мокрую ткань. Рубашка прилипла к телу, рисуя рельеф мышц. С волос капает на шею. Генерал отфыркивается и мотает головой.
— Полотенца там же? — показываю в спальню и, не дожидаясь ответа, иду к шкафу.
Не важно, что другая резиденция, хозяин прежний и привычки тоже.
Правая дверь, верхняя полка и два ряда пушистых махровых полотенец. Наилий успевает раздеться догола к моему возвращению. Я бы давно уже покрылась гусиной кожей от холода на сквозняке, а он только остыл от адреналина. Накрываю потемневшие от воды волосы полотенцем, вытираю тщательно, не обращая внимания на боль в ладони. Генерал больше не сопротивляется, подходит ближе и даже наклоняет голову, чтобы я не тянулась. Послушный, как ребенок. Знает, что умеет сам, но приятнее, когда мама вытирает.
Вот только ни одной матери в страшном сне не приснятся такие шрамы. Наилия ранили и увечили. Белесые рубцы бугрятся узлами и тянутся паутиной по плечам и груди. Распускаются рваными звездами пулевых ранений и распрямляются в косые полосы ножевых.
— Тебя, словно звери драли, — тихо шепчу, гладя кончиками пальцев борозды на животе.
— Угадала, это когти. С гнарошами отношения выясняли. Вождь племени поставил на поединок своего лучшего воина и требовал бойца от нас. Жаль, ты не видела гнарошей. На две головы выше любого цзы’дарийца, четыре руки, синяя кожа. Длинные черные волосы, заплетенные в косы, все тело в белых ритуальных татуировках. Вместо наших посохов — перчатки с когтями-лезвиями. В ближний бой к такому лучше не соваться, а я полез. Победил, но пару раз он меня достал.
Мог Наилий поставить кого-то другого, а пошел сам. Право называться лучшим, нужно доказывать постоянно. И лежать потом в капсуле на питательном растворе и искусственном дыхании. Страшно. И даже привычная мысль, что живу с генералом, не помогает. Веду ладонью вверх по груди до неровного рубца под сердцем.
