— А можно вопрос?
Мудрец цокает языком и косится на Мемори. Ходячая катастрофа безмятежно спит, как ребенок, приоткрыв рот. Моложе меня. С щек еще не ушла припухлость и грудь едва намечается под платьем. Предчувствую, что в ее сценах всего поровну поровну: кризиса, подросткового буйства гормонов и желания навязать свои правила. Чем громче кричишь, тем шире вокруг тебя пространство. Насидевшись в психиатрической клинике, первое, чего хочется — свободы. — Давай свой вопрос, — кивает Избиратель, — постараюсь успеть.
Мы возвращаемся к расставленным стульям, и я лихорадочно придумываю, что спросить. Никому не нужно знать, что будущая тройка под контролем кукловода в один момент может стать диверсантом в тылу. Сформулировать Великую Идею, выгодную безымянным высшим силам, и будто случайно забыть о том, как лучше для собственного мира. Поэтому спрашивать Избирателя нужно так, чтобы он рассказал суть, отвечая совсем на другой вопрос.
— Капитан Прим показывал тезисы вашей теории выбора благоприятного жизненного пути. Все, что с нами было, есть и будет — уже записано бесконечным числом вариантов, и мы движемся от точки к точке, как гусеница в густой листве.
— Поэтично, но в целом верно, — соглашается мудрец и продолжает моими метафорами: — Если гусенице не нравится листва, попадающаяся на пути, то она может свернуть на соседнюю ветку или перебраться на другой куст.
— Выбрать для себя лучшую жизнь. Буквально заказать у Вселенной богатство, власть, любовь.
— И, приложив определенные усилия, получить их, — удовлетворенно кивает мудрец, разглядывая меня с интересом.
Теория действительно смелая и по-своему наглая. Она отрицает привычные нам с детства вещи. Становится не важным, родился ли ты сыном крупного гражданского ученого или нилотом генерала. Смог ли завести нужные знакомства или пробивался сам без помощи покровителей. Твое здоровье, красота, характер отходят на дальний план. Несколько простых ритуалов, похожих на магические манипуляции, и жизнь становится сказкой. Занимательно, соблазнительно, вдохновляюще, но сейчас меня волновал другой момент. То, о чем мудрец вскользь упоминал сразу после рассказа о бесконечности вариантов.
— А как понять, действительно ли тебе нужно то, чего хочешь?
Избиратель усмехается и откидывается на спинку стула. Заговорщически подмигивает Флавию, словно я только что прошла какую-то проверку.
— Отличный вопрос. Не знаю, тройка ты или нет, но думать умеешь. Я могу сказать, что наши желания определяет воспитание, круг общения, шаблоны успешности и состоятельности, но мы ведь мудрецы. Ты с духами общаешься, а я привык обращать внимание на то, чего не видят другие.
Настал мой черед придвигаться ближе и жадно ловить каждое слово. Неужели соврал Избиратель, что у него, как у Создателя, нет активных способностей? Что он видит? Привязки, как я, духов, как Аттия, или эмоции, как Эмпат?
— Нашей жизнью управляют маятники, — говорит Избиратель и широко улыбается. — Мы сами их создаем и накачиваем энергией. Научные теории, стереотипы, веяния моды, коллективы цзы’дарийцев, занятые одним делом, точки зрения по всем вопросам, даже наша маленькая группа психов — маятники. Чем больше у маятника приверженцев, тем сильнее его инерция. Раскачавшись до определенной критической скорости, он уходит в отрыв и уже сам начинает диктовать условия приверженцам. Его поле захватывает все больше новых участников, он сшибается с похожими маятниками и пытается перевербовать их сторонников. Возникают жаркие споры, драки, войны.
Понимаю, что маятники чем-то похожи на императивные привязки — такие же агрессивные. Только, кроме отношений между цзы’дарийцами, охватывают вообще все, что существует как информация, подкрепленная нашей энергией. Вспоминаются брезгливые лица соседок в квартале, когда кто-то выходил на улицу в немодной одежде. Его обсуждали, обхихикивали, а потом объясняли, почему так нельзя одеваться. Никогда не понимала, почему так происходит и зачем это нужно? А если смотреть через теорию Избирателя, то маятник «веяния моды» заставил своих приверженцев наброситься на сторонника «свободного стиля» и перетянуть его в свое поле. Когда жертва прогибалась и шла в магазин покупать модные вещи, маятник получал еще одного приверженца. Но стоило послать в бездну назойливых модников, как развязывалась настоящая травля. В финале которой жертва либо сдавалась, либо переезжала в другой квартал. При этом никто не понимал, что происходит. Не чувствовал за своими порывами действующего маятника. Не замечал на своих запястьях тонких ниток, тянущихся к кукловоду.
— Невероятно, — выдыхаю и нервно облизываю губы. — И вы их видите? Как они выглядят?
— Не выкай мне, — морщится мудрец. — Вон капитану Приму можно, он тоже в погонах, а я простой псих.
Флавий улыбается и кладет ногу на ногу, не сводя взгляда со спящей Мемори. Кажется, ее не беспокоят наши разговоры. Хорошо бы успеть закончить и тоже уйти.
— Не вижу я ничего, — признается Избиратель. — Никаких цветных нитей, прыгающих шариков и аур над телами. Но узнавать работу маятников умею. Ты спрашивал, как отличить свое желание от навязанного извне? Слушай. Главный признак маятника — борьба против всех остальных. Он внушает приверженцам, что только они правы, умны, успешны, добродетельны, чисты, самоотверженны, а другие — не такие. Плохие. И с ними нужно бороться до полного уничтожения. Именно так маятник набирает приверженцев, держит их крепко в единой группе и высасывает энергию. Едва почувствуешь проблески мании величия — присмотрись. Ты на самом деле крут или маятник хочет, чтобы ты так думал?
Бездна, паранойя как она есть. Наилию бы понравилось. Обдумываю в тишине совет и кажется, что по-другому не получится. Как только меня начнет с непреодолимой силой нести к какой-нибудь идее, отчаянно казаться, что только это — единственно верное решение и альтернативы будут рубиться на подлете, значит, кукловод проснулся и завязал узлы на моих руках. Хотелось бы точнее, но пока есть только это.
— Спасибо, а можно почитать еще?
Избиратель кивает, а Флавий встает к столу и роется в ящиках. — Я распечатал один экземпляр, можешь взять, если хозяин теории не против.
— Не против, — подтверждает мудрец, и шорох стопки листов в руках капитана будит Мемори.
Мужчины напрягаются и черными тенями качаются к дивану с хрупкой дариссой. Как охотники окружают дикого зверя, напавшего на жилище.
Бред. Не верю. Не может быть. Ну, кричит громко, кусается и царапается, но защищать меня от нее вот так? Чуть ли не хватаясь за оружие?
— Дарисса, — ласково зовет Флавий. — Просыпайтесь.
Веки Мемори вздрагивают, тело дергают спонтанные судороги. Она всхлипывает и резко садится.
— Тьер, опять ты, Прим! Что за дрянь мне вкололи? Голова болит, во рту помойка. Воды можно?
Голос высокий, звонкий. Мемори шумно трет рукой нос и замечает меня. Взгляд мутный спросонок, но проясняется быстро, а в повадках появляется кокетство.
