— Давно не видел его настолько воодушевленным, — говорит Наилий, слушая стук закрывшейся за генералом двери. — Даже когда нашлись мудрецы и чудеса посыпались на нас, как снег за шиворот. Марк долго ходил вокруг Телепата и не решался попросить о личном. Лучше бы не просил. Не хотел бы я узнать такое о своих детях.
Вспоминаю зеленые привязки между родным братом и сестрами. Клавдий и Ливия, Юлия и Мариния. Почему их любовь зашла так далеко? Распущенность и пресыщенность? Или, наоборот, одиночество? Я не вижу причин, только результат.
— Сципион у меня в особняке месяц жил, — продолжает Наилий, — порывался то убить Телепата, то провести через него весь ближний круг. Я не мог вмешиваться, да и не знал, чем помочь. У него десять детей, у меня тридцать три в тот момент было, а своего первенца я видел несколько раз в жизни. Еще до училища. Остальных не намного больше. Сципион месяц переживал, что он плохой отец, а я им так и не стал.
Наилий замолкает, глядя перед собой в пустоту. Искусственный огонь бросает иллюзорные тени на паркет, за окном тихо горят звезды.
Демоны толкают меня под руку признаться, что Публий сегодня достал барьер. Что я смогу родить генералу ребенка, как он хотел, но молчу. Нельзя, чтобы новость звучала утешением. «Не волнуйся, любимый, тридцать четыре раза не получилось, в тридцать пятый обязательно получится». После горя Марка у Наилия появился еще один ребенок, а потом Юлия сделала аборт. Никогда не спрашивала любимого мужчину, что для него значат дети, и сейчас не решусь.
— Что же помогло ему тогда?
— Северина прилетела, — сухо отвечает генерал. — Врача с собой взяла. Думала, что Марк смертельно болен и не хочет признаваться. Выглядел он после наших пьянок по-настоящему плохо, но про откровения Телепата так ничего и не сказал. Соврал убедительно и собрался домой. А перед отлетом сказал мне, что больше детей у него не будет.
Наилий со вздохом наклоняется вперед, складывая руки на коленях, а я от ощущения тяжести голову не могу поднять. Мудрецам часто плевать на чувства других, особенно, если настойчиво просят рассказать, посмотреть, выяснить. Сама когда-то разбила семью подробной схемой привязок, теперь отвечаю на вопросы гораздо осторожнее.
— Сципион поселил Эмпата у себя в особняке, — говорит Наилий. — И ходил с ним, как сапер с миноискателем по полю. Каждое слово и жест проверял на эмоциональную реакцию. Боялся выдать себя и пытался научиться заново считать Клавдия, Ливию, Юлию и Маринию детьми. Чистыми, невинными, безгрешными. Могу догадаться, что до конца эту дыру закрыть не получилось. И теперь, слыша, как называет тебя то сыном, то дочерью, обещает увидеться после Эридана и с горящими глазами говорит о хозяйке духов, параноидально предполагаю, зачем тянет в семью. Управлять детьми напрямую.
— Я не стану вмешиваться, — отвечаю даже слишком резко. До гулкого эха в пустых комнатах резиденции, — как бы не просил…
— Я знаю, — останавливает Наилий, — но в особняк он тебя все равно потащит. Может не с этой, а с другой целью. Я прошу, что бы ты там ни увидела в привязках у детей или офицеров, молчи. И про наши дела на Эридане ни слова. Впрочем и обо мне под маской Тиберия тоже. Я очень дружен с Марком, но у любого доверия есть границы.
— Знаю, — я киваю, опуская глаза, — и буду молчать.
— Спасибо, — Наилий шумно тянет носом воздух и поднимается с дивана. — Пойдем спать. Вылет вечером, а до него еще один суматошный день. Нужно отдохнуть.
Беру протянутую руку и поднимаюсь вслед за генералом в спальню.
Следующее утро тратим на сборы. Комплект личных вещей для космоса гораздо технологичнее, чем для учений на равнине, но спички и свеча остаются на месте. А еще у меня появляется свой вещмешок, смена мужского белья и запасная рубашка. Я аккуратно заворачиваю в нее
распечатку теории Избирателя и надеюсь, что хотя бы на Эридане смогу прочитать полностью.
До столицы летим на катере и я снова за штурвалом. Осмелев, даже сажусь на крышу пятого корпуса к механикам. Сегодня я только в маске, таблетки еще не пила, раз уж Тиберием перед Мемори будет притворяться Наилий. Он уверенно идет до коридора с табличкой «Служба безопасности» и заводит меня в первую дверь.
— Ваше Превосходство, — майор Рэм встает из кресла и приветствует генерала.
Стены небольшой комнаты выглядят, как сплошная телевизионная панель, разделенная на секторы. В каждой ячейке изображение с камеры наблюдения, а внизу смонтирован пульт с широким сенсорным полем ввода данных. Оно тут же гаснет, стоит лысому стервятнику нажать на кнопку. Подглядывал за голыми женщинами? Или доносы перечитывал?
— Майор Рэм, — вслед за генералом приветствую главу службы безопасности, но он даже не смотрит на меня. Хорошо. Значит, война продолжается. Наилий выдвигает из-под пульта низкий табурет и взглядом приказывает мне садиться.
— Рэм, где Флавий?
— Уже идет, Ваше Превосходство.
— Хорошо, включай камеры.
Места не так много и пока я забиваюсь в угол, поджимая ноги, мужчины увлеченно вглядываются в панель. Три центральные ячейки показывают аскетично обставленную городскую квартиру. Спальня с аккуратно заправленной кроватью, темную прихожую с форменными куртками на вешалке и гостиную. Через огромное окно во всю стену щедро льется утренний свет. Легкие занавески колышутся от сквозняка, касаясь подлокотника белого дивана. Перед ним расстелен пушистый ковер оттенка мятной конфеты, а на стенах черно-белые фотографии Равэнны. Догадываюсь, что это квартира Флавия, раз уж забрал к себе Мемори из гостиницы.
— И где она? — спрашивает Наилий.
— Еще кабинет и кухня, — бормочет Рэм, водя пальцами по сенсорному полю.
В соседних ячейках меняется изображение, но и в этих комнатах пусто. Еще не паникую, но сажусь так близко, что край пульта врезается в живот. С мудреца-единички станется спрятаться в шкафу, потому что там уютнее. Или лечь спать под кровать, чтобы ночные кошмары не добрались. Всматриваюсь, не мелькнет ли где темный силуэт или край одежды, а Рэм со словами: «И последняя», включает шестую ячейку.
Снова огромное окно, но стекло матовое. На фоне темно-синего отделочного гранита белые шкафы, раковина и ванная на возвышении. Там в бирюзовой воде с наушниками в ушах лежит Мемори, закинув ноги на борт ванной. Над гладью воды возвышаются едва оформившиеся груди с темными ореолами сосков. Мудрецу явно плевать на камеру, иначе она бы пеной прикрылась.
— Зачем в ванной камера? — строго спрашивает Наилий.
Я жду, что у лысого стервятника хотя бы кончики ушей покраснеют или вспотеет лысина, но майор холодно и совершенно невозмутимо отвечает:
— А если вены вскрыть решит? Как мы об этом должны догадаться?
— И давно догадываетесь? — хмурится генерал, но под его тяжелым взглядом майор отвечает с непрошибаемым спокойствием:
— Сразу как вселилась. Не волнуйтесь, Ваше Превосходство, видеозаписи дальше пульта не уходят. Да и нечего там у девицы разглядывать.
