«Ты ведь расскажешь генералу о пророчестве?»
«Не сейчас».
Понимаю, что Наилий имеет право знать, но признанием я привяжу его к себе, как к постели умирающего больного. «Вроде бы жив, но еще день, неделя, цикл, сколько?» Не хочу стать обузой. Смотреть в глаза Наилия и видеть страх, что уснув вместе со мной, утром он проснется один. Я уйду в бездну, а он будет все так же летать к звездам, устроит еще один осенний бал и встретит другую.
Генерал сажает катер мягко и по-своему красиво. Завидев нас, у ворот особняка выстраивается охрана, а мне сейчас точно не до колких взглядов майора-стервятника. Все проблемы кажутся ничтожными, когда есть, с чем их сравнить.
Ужинаем на третьем этаже. Я спрашиваю Наилия о проблемах с эриданами и слышу, что переговоры продолжаются, но все идет к еще одной военной операции уже за наш счет. Теперь понятно, отчего полководец такой хмурый. Незапланированные расходы никому не нравятся.
Думать ложусь в горячую ванну. Вернее, наливаю воду в чашу душевой кабины и устраиваюсь там. Ванная комната в особняке больше, чем два моих карцера в центре. Отделана белым мрамором и украшена вставками из черного кварца. На хромированных держателях висят белоснежные полотенца, и половину стены занимает зеркало. Огромная ванна на высоком пьедестале со ступенями тоже есть, но мне больше нравится в кабине. Здесь теплее, и можно рисовать узоры на запотевших дверцах. Обычно я вычерчиваю что-нибудь абстрактное, чтобы освободить разум. Волны, круги, треугольники. Стираю рисунок ладонью и вижу через матовое стекло силуэт на пороге.
— Ты намеренно тянешь время, чтобы я лег спать и забыл про разговор? — недовольно спрашивает Наилий, открывая дверцы и протягивая полотенце.
Так ведь и до допроса можно домолчаться. Интересно, а меня в браслеты закроют? В подвал поведут? Или где обычно Рэм зверствует?
— Нет, — отвечаю генералу, — но давай я все же выйду из кабины и оденусь.
Поднимаюсь из воды, сбивая с тела мыльную пену. Наскоро вытираюсь и заматываюсь в махровую ткань.
— Одеваться не обязательно, — говорит генерал и легко подхватывает меня на руки. Несет до кровати молча и, только уложив на прохладное покрывало, задает следующий вопрос:
— Поэтесса сделала неприятное предсказание?
Попадает в цель, и я ежусь от дурных предчувствий, но не удивляюсь почти. Логично и очевидно. Что еще мог сказать мудрец с даром пророка, чтобы расстроить? Или в квартире Публия тоже есть камеры и микрофоны, а я напрасно пытаюсь что-то скрыть? Пора решаться.
— Более чем. Поэтесса стих написала, а бумагу порвала. Но общий смысл такой: «Тройкой станет мужчина. И появится он после того, как исчезнет Мотылек».
— Лучше бы вы просто поругались, — вздыхает Наилий и садится на кровать ко мне спиной.
Опускает изрисованные шрамами плечи и сутулится. Уже в домашних штанах, волосы растрепаны. Действительно собирался спать, а тут я со своим пророчеством. Поправляю полотенце на груди и перебираюсь к нему ближе. Прижимаюсь пылающей щекой к плечу. Уже перегорела сама и ничего не чувствую, а от него тянет злостью и раздражением. Жаль, я не умею читать мысли, и успокаивать, что все будет хорошо, тоже не умею.
— Наилий…
— Подожди, а ты уверена, что предсказание настоящее?
Не замечаю, как впиваюсь ногтями в предплечья генерала, оставляя красные полумесяцы на коже. Сердце быстрее гонит кровь по венам, а выстроенные в уме варианты рушатся один за другим. Не может быть! Сознание отчаянно сопротивляется, ведь я почти смирилась.
— Не может быть, — повторяю вслух, — Поэтесса не ошибается.
— Разумеется, — подтверждает генерал, — солгав, пророк перестает быть пророком. Не поэтому ли она порвала бумагу? Чтобы не сдавать в архив под гриф «секретно» заведомо несбыточное предсказание? Не портить себе статистику.
Озноб пробирает, и комната качается, как на волнах. Откидываюсь на подушки, закрывая лицо ладонями. Мало мне Создателя, ставшего врагом? Теперь я Поэтессы должна лишиться?
— Несуществующие боги, зачем? — не то крик, не то стон, и такой громкий, что Наилий оборачивается.
— Дэлия, я опытный параноик и старый интриган, но в мотивах мудрецов разбираюсь слабо. Хотя чем выше по склону горы они лезут к правителям, тем проще становятся. Зачем Создателю конкурент? Ты своим побегом опору из-под него выбила. Как он теперь доказывает Агриппе, что по-прежнему важен?
Снова разумно и от этого еще страшнее. У Создателя нет способностей, кроме умения думать и делать выводы. Из нас всех он больше всего похож на обыкновенного психа с манией величия и навязчивыми идеями. К тому же ничем не подтвержденными. Он назвал меня тройкой, чтобы сделать символом грядущего преобразования мира, и ошибся. Не захотела я играть по его правилам. Теперь нужно дать задний ход, а как это сделать? Простого заявления: «Я передумал», явно мало. Нужны гарантии, что новый кандидат будет окончательным. А пророчество справится с этой задачей лучше всего.
— Выходит, он и Поэтессу решил использовать? — тихо спрашиваю я, хотя ответ очевиден.
— Возможно, — задумчиво тянет Наилий, — но я не вижу ее мотивов. Постелила мягко, о твоем убийстве речь не идет, скорее об уходе от дел.
— Почему ты так уверен?
— Иначе в пророчестве звучала бы смерть.
Мысленно возвращаюсь на кухню в квартире капитана Назо. Мудрец не звезда, чтобы так убедительно изображать скорбь и плакать настоящими слезами. Поверила в собственную ложь? Неприятно думать так о Поэтессе. Ничего кроме поддержки, понимания и ласки я от нее за время нашего соседства по палате в центре не видела. Но еще месяц назад я точно так же говорила о Создателе. А теперь мы в разных секторах и, судя по всему, по разные стороны баррикад. Стоило разрушиться замкнутому мирку секретного военного центра, как распалось и то общее, что нас связывало. Теперь все на свободе, и каждый сам по себе.
— Ты же ведь не станешь снова запирать меня в особняке? — осторожно спрашиваю генерала.
— Это бессмысленно, — пожимает он плечами, — ты и так всегда со мной и под охраной.
Прекрасная новость. Лучшая за этот вечер. Снимаю надоевшее полотенце и ныряю под покрывало. Наилий провожает взглядом, но ложиться рядом не спешит.
— День исполнения пророчества, конечно же, не указан?
Мотаю головой, что нет. День, месяц, цикл, двадцать циклов. Может быть, речь шла обо всей моей жизни, и тройка появится, когда я скончаюсь на сто первом цикле. Слишком долго.
— А если поторопить события?
— Это как? — хмурится генерал.
Идея безумная, но какие еще они бывают у шизофренички?
— Объяви меня мертвой, как уже сделал один раз, забирая из психиатрической клиники в военный центр. Тогда появилось даже свидетельство о смерти и урна с прахом. Её передали моей матери вместе с известием о самоубийстве дочери. Мое имя уничтожили, и я стала Мотыльком. Сделай так еще раз.
