Он остался жить в Хофбурге, в «Леопольднишертракт» (флигеле Леопольда), где жил уже много лет. Это были три скромные комнаты, оборудованные люком, который вел в канцелярию, что находилась прямо под комнатами Иосифа. Там же был устроен подъемный механизм, с помощью которого документы поднимались наверх к письменному столу Иосифа или, наоборот, от императора в канцелярию. Настоящим убежищем стал для него фамильный замок в Аугартене, неподалеку от Дуная, который он приказал переделать для себя и проводил там как можно больше времени. «Я с большим удовольствием обедаю один в моем саду, — писал он Леопольду, — тишина царит».
Иосиф упростил этикет: никому не разрешал целовать себе руку, покончил с пышными праздниками и сохранил только один праздничный день — Новый год. Он перестал надевать формальный испанский придворный костюм, который привезли в Вену из Мадрида еще во времена Карла V, и первым надел военный мундир на придворную церемонию.
Иосиф жил очень скромно: носил простой сюртук, спал на постели, покрытой оленьими шкурами, экономно ел и пил. В Хофбурге из кухни к обеду ему приносили наверх пять блюд и расставляли на кафельной печи в его рабочем кабинете, чтобы они не остыли. Он ел обычно один, разговаривал при этом со слугой, который подавал на стол, и старался закончить еду быстро, чтобы скорее продолжить работу. Как незначительную уступку этикету, он носил парик (он почти совсем облысел), из-под которого спускалась тонкая неряшливая косичка. Даже в театре он носил странный головной убор, сделанный из клеенки. Посетители с удивлением замечали, что его сюртук был заштопан на локтях.
Он ходил в театр, в оперу и на концерты. Иногда заезжал в Лихтенштейнский дворец, чтобы поиграть в карты со стареющими придворными дамами. Дома был в одиннадцать и продолжал работать за письменным бюро, которое освещалось единственной свечой в оловянном подсвечнике. Потом он ложился спать и вставал рано: летом в пять, зимой в шесть часов — так же, как его мать.
Иосиф раздавал дворянские титулы, потому что так пополнялась государственная казна: за 6000 гульденов можно было стать бароном, за 20 000 — графом, а за 500 000 гульденов даже превратиться в принца. Старая аристократия презрительно называла новую «мелкой аристократией» и смотрела с негодованием, как мельчают привилегии и блекнет глянец придворной жизни. Император ликвидировал игорные столы, которые были источником доходов французского театра, а после того, как он обанкротился, превратил его в Немецкий Национальный театр.
Он дал крестьянам право стрелять диких кабанов, которые уничтожали их урожай, что отбило охоту у придворного общества к охоте на кабанов. Аристократы не смели больше производить на свет внебрачных детей в более низких кругах общества, если они не брали на себя материальную ответственность за их содержание — Иосиф просто потребовал от аристократии соответствовать высоте своего положения.
Иосиф позволил любому своему подданному входить в коридор перед своей комнатой, и тот был каждое утро переполнен просителями. Он открыл для жителей Вены императорские охотничьи угодья в Пратере и в Аугартене и сделал их общественными парками. Когда один из аристократов пожаловался, что после этого совсем не осталось места, где можно было бы спокойно вращаться среди своих, то получил ответ:
«Если бы я думал подобным образом и хотел бы вращаться только среди равных мне, то для меня в Вене не осталось бы другого места для прогулок, кроме императорского склепа у Капуцинов».
Он гулял в общественных парках без сопровождающих, и запретил населению приветствовать себя и даже обращать на него внимание, чтобы не мешать людям своим присутствием. И путешествовать он предпочитал инкогнито, под именем графа Фалькенштайна, в простых почтовых каретах, в сопровождении не более шести человек. Когда Иосиф приезжал во Францию, к своей сестре-королеве, то отказывался жить в Версале и снимал две комнаты в деревенской гостинице. Как не похоже это было на привычные королевские процессии, когда вместе с монархом, казалось, в путь трогался весь двор!
Иосиф славился остроумием, его шутки обсуждались даже в парижских салонах. В 1776 году Париж был взволнован американской революцией, Иосифа спросили, какого он мнения об этом. Он ответил:
«Сударь, я по профессии роялист».
Однажды в Реймсе его приняли за слугу, который опередил на день своего хозяина. Хозяин гостиницы спросил о его обязанностях в хозяйстве императора. Иосиф ответил с улыбкой: «Я иногда брею его».
Однажды Иосиф прибыл на почтовую станцию во Франции во время крестин сына начальника почтового отделения. Его не узнали, но попросили стать крестным отцом и, когда пастор спросил у монарха его имя, тот спокойно ответил:
— Иосиф.
— Фамилия?
— Второй.
— Профессия?
— Император.
В другой раз он предложил путешественнику, чья карета опрокинулась на дороге, место в своей собственной. По дороге незнакомец, чтобы завязать беседу, попросил императора угадать, что он ел на обед.
— Фрикассе из курицы, — сказал Иосиф.
— Нет.
— Бараний кострец?
— Нет.
— Омлет?
— Нет, — сказал человек и дружески хлопнул императора по колену. — Жаркое из телятины!
— Мы не знакомы друг с другом, — заметил тогда Иосиф. — А теперь моя очередь заставить вас отгадывать. Кто я?
— Солдат? — спросил незнакомец.
— Может быть, — ответил Иосиф, — но я могу быть и чем-то другим.
— Для офицера вы выглядите слишком молодо, — сказал незнакомец, — но, может быть, вы полковник?
— Нет.
— Майор?
— Нет.
— Главнокомандующий?
— Нет.
— Но не губернатор?
— Нет.
— Но кто же вы тогда? — незнакомец улыбнулся и пошутил: — Не император же?
Теперь уже Иосиф хлопнул соседа по колену:
— Вы угадали.
Смущенный незнакомец хотел выйти из кареты.
— Нет, — сказал Иосиф, — я знал, кто я, когда предложил вам сесть, я только не знал, кто были вы. Ничего не изменилось, давайте продолжим наше путешествие.
Как сказал один французский придворный, у Иосифа была тысяча выдающихся качеств, которые, к сожалению, были непригодны для императора. Казалось бы, его скромность, простота, остроумие не могли не вызывать симпатии, почему же в конце недолгого правления его ненавидели?
Как пишет историк Я. Шимов, Иосифа называли «революционером на троне». Его система взглядов на государство, права и обязанности монарха сложилась довольно рано. Он изложил их в первой из нескольких записок-трактатов, переданных Марии Терезии. Это сочинение было написано по-французски, называлось Reveries («Мечты» или «Грезы») и содержало вполне конкретную программу государственных преобразований, которые молодой эрцгерцог считал необходимыми. В основе концепции молодого императора лежали две идеи, верность которым Иосиф сохранил до конца своих дней: абсолютизм как основа проведения энергичных реформ в духе Просвещения и новый экономический порядок, благодаря которому могли финансироваться необходимые государственные расходы.
