Побежал за Братфишем, потом позвали графа Хойоса и принца Кобургского. Взломать тяжелую дубовую дверь было невозможно, лакей прорубил отверстие топором. Ужасная картина предстала их глазам.
Граф Хойос помчался к железной дороге, встал на рельсах и остановил поезд, идущий в Вену. Через два часа граф был уже в Хофбурге. Некоторое время «особы, приближенные к императору», метались в замешательстве: кому доложить и как? Наконец сообщили императрице. Сиси была безутешна, она винила во всем дурную баварскую кровь. Сиси вызвала любовницу мужа Катарину Шратт, и обе заплаканные женщины вошли в кабинет Франца Иосифа. О реакции императора говорили разное; одни утверждали, что он рыдал, как дитя; другие передавали его первую фразу: «Мой сын умер, как портной… Всё еще хуже, чем правда». Некоторое время выбирали официальную версию кончины кронпринца: случайный выстрел на охоте, кровоизлияние в мозг; наконец, было официально объявлено, что кронпринц «в минуту душевного помрачения покончил с собой».
Одновременно было принято решение, что имя Марии Вечера никогда не будет названо в связи с гибелью кронпринца. А лучше, если оно вообще будет предано забвению. В одной из газет промелькнуло сообщение в две строки: «В ночь на 30 января скоропостижно скончалась баронесса Мария фон Вечера, восемнадцати лет от роду», но этот номер был конфискован жандармерией. Родственникам девушки было предложено в строжайшей тайне вывезти тело из Майерлинга и захоронить на кладбище неподалеку от Майерлинга. Вечером два родственника Марии — Бальтацци и Штокау — вошли в спальню кронпринца. Они одели Марию, вынесли тело и усадили в карету. Спутники поддерживали тело слева и справа, а сзади вдоль спины привязали палку от метлы. Карету сопровождали полицейские. На кладбище приехали уже ночью. Могильщики отказались работать ночью, да еще в непогоду. Родственники сами вырыли могилу. Даже мать не смогла присутствовать на похоронах — ее фактически выслали из Австрии. Отправили в изгнание и графиню Лариш. Кронпринц был похоронен в усыпальнице Габсбургов, с соблюдением всех обрядов и традиций, но в узком кругу самых близких родственников. Им не дали быть вместе при жизни, их разлучили и после смерти.
Следует отметить, что в минуты невыносимого горя только что получившая известие о гибели сына Елизавета выказала нечеловеческую выдержку. Именно она сделала то, на что не решился никто другой — сообщила мужу, что их сына больше нет. Она первой увидела Рудольфа в гробу, укрытого по грудь белым саваном. Только в эти страшные минуты, пока муж еще не появился, она дала волю своему отчаянию, упав на колени перед мертвым телом сына.
В эти часы, наполненные траурными церемониями и скопищем по большей части чужих ненужных лиц, Елизавета старалась держаться из последних сил, и ей это удалось. Под густой черной вуалью никто не видел ее лица, превращенного в скорбную маску. Франц Иосиф, постоянно держа в поле зрения ее окаменевшую фигуру, умолял ее не присутствовать на церемонии погребения. После того кошмарного дня глубокой ночью Елизавета незаметно вышла из дворца. Первый фиакр, встреченный ею в этот глухой час, отвез ее к монастырю Капуцинов, где только что похоронили Рудольфа. Отказавшись от услуг монаха, она медленно спустилась в склеп, освещенный тусклым светом факелов… Она хотела понять, что же случилось с ее мальчиком.
О гибели Рудольфа и Марии ходили самые разные слухи и сплетни. Говорили, что кронпринц убит из-за какого-то романа или интрижки, не исключали и дуэль; подозревали внутренний заговор, происки иностранных врагов и, конечно же, масонов; утверждали, что кронпринц свел счеты с жизнью из-за пьянства и наркотиков; что он подхватил «дурную болезнь» и заразил то ли жену, то ли любовницу; что Мария была беременна, сделала неудачный аборт и приехала в Майерлинг уже со смертельным кровотечением. Выдвигались и вовсе экстравагантные версии, например, что Мария узнала страшную тайну своего рождения — ее отцом был император Франц Иосиф!
Но на наш взгляд, романтическая версия смерти Рудольфа и Марии, согласно которой влюбленные покончили с собой, поняв, что не могут рассчитывать на развод принца со Стефанией и последующий морганатический брак с Марией, не выдерживает критики. О Марии ровным счетом ничего не говорится в предсмертных письмах Рудольфа; он практически не упоминал о ней и в разговорах с друзьями. Хотя в последние годы жизни наследник престола действительно задумывался над тем, как официально покончить с браком, которого фактически уже не существовало, едва ли он намеревался развестись именно из-за Марии Вечера. Вряд ли усталый, больной и пресыщенный тридцатилетний мужчина мог до такой степени увлечься молоденькой баронессой.
Тем не менее ни одна из бесчисленных книг и статей о трагедии в Майерлинге, вышедших за минувшие с того времени сто с лишним лет, не может похвастаться ни основанной на неопровержимых доказательствах реконструкцией случившегося в спальне кронпринца, ни убедительным обоснованием причин смерти Рудольфа и Марии. Много раз обыгрывалась загадочная фраза, проскользнувшая в одном из писем — о том, что только смерть «может спасти мое доброе имя». И все же события в Майерлинге остаются исторической загадкой, которая, видимо, никогда не будет разгадана до конца. Может быть, более важным, чем разгадка «тайны Майерлинга», является тот факт, что в лице эрцгерцога Рудольфа к власти мог прийти либеральный монарх, приверженный принципам федерализма, который не стал бы препятствовать преобразованию монархии и упорствовать, подобно Францу Иосифу, в соблюдении архаичных принципов.
Кстати, перед смертью кронпринц оставил и своего рода политическое пророчество, написав Марии Валерии: «Однажды, когда папа навсегда закроет глаза, в Австрии станет очень неуютно. Я слишком хорошо знаю, что произойдет, и советую вам после этого уехать». Возможно, это был намек на Франца Фердинанда, племянника императора, который после смерти Рудольфа стал вторым по очередности наследником, а фактически первым, поскольку его отца, тихого и набожного Карла Людвига, никто не брал в расчет. С Францем Фердинандом у Рудольфа одно время были приятельские отношения, но затем все разладилось. Замок Майерлинг, как и его бывшего обитателя, ждала смерть: он был отдан в распоряжение женского монастыря и капитально перестроен, причем на месте спальни, где прошли последние минуты жизни Рудольфа и Марии Вечера, оказалась часовня, а на месте кровати, где нашли их тела, поставили алтарь. Несколько раз в годовщину гибели сына Франц Иосиф и Елизавета приезжали туда и подолгу молились.
По распоряжению свыше австрийские газеты писали о смерти наследника глухо и невнятно, хотя за границей вовсю смаковались подробности трагедии в Майерлинге, зачастую искаженные самым невероятным образом. В первые дни февраля 1889 года между Веной и папским престолом шли интенсивные переговоры о том, чтобы позволить похоронить Рудольфа — убийцу и самоубийцу — по католическому обряду. На этих переговорах в ход был пущен весь арсенал политических ухищрений, граничащих с шантажом. В конце концов злополучный наследник был, как и остальные Габсбурги, погребен в склепе церкви Капуцинов. Изуродованную выстрелом голову венчала белая повязка, кое-как прикрытая траурными венками.
На похоронах сына Франц Иосиф словно окаменел — но в последний момент не выдержал, рыдая, припал к гробу Рудольфа, после чего поднялся и, опустив голову, быстро вышел из склепа. Знал ли он о строках из письма кронпринца матери, в которых тот признавался, что «недостоин быть его сыном»? Что творилось в душе императора в день похорон и позже, когда он размышлял о трагической судьбе Рудольфа? Была ли это лишь скорбь, или к ней примешивались другие чувства — недоумения, вины (в конце концов он, Франц Иосиф, принес обязанности отца в жертву делам монарха), а может быть, даже обиды? Ведь, исходя из суровой династической логики, Рудольф своим самоубийством предал семью, отца и себя самого, поскольку предпочел печальную свободу отчаявшегося человека обязанностям члена династии Габсбургов, которым полностью подчинил свою жизнь император. О Рудольфе как будто забыли. До 1918 года в Австро-Венгрии считалось дурным тоном вспоминать о злосчастном наследнике. Только потом, когда государство Габсбургов перестало существовать, о кронпринце и Майерлинге стали много говорить и писать. Но качество значительной части этих «свидетельств» и «воспоминаний» часто наводило серьезных историков на мысль о том, что иногда молчание и забвение действительно являются благом…
