Через полгода после трагедии баронессе-матери разрешили вернуться в Вену, император принес ей извинения. На могиле Марии появились, наконец, надгробие и надпись: «Здесь лежит Мэри, баронесса фон Вечера, родившаяся 19 марта 1871 года, скончавшаяся 30 января 1889 года. — „Как цветок выходит человек и вянет“. Книга Иова, XIV, 2». В конце Второй мировой войны несколько могил на этом кладбище были вскрыты, вероятно, в поисках ценностей, в том числе и могила Марии. Позже захоронение было восстановлено, но на этом злоключения останков девушки не окончились. В 1992 году исследователь-любитель Хельмут Флатценштайнер выкрал кости и череп Марии, чтобы провести собственное расследование. Полиция нашла злоумышленника, он попал под суд и выплатил большой штраф. В третий раз Марию Вечера похоронили в надежно защищенном гробу.
Существует и еще одна версия произошедшего в Майерлинге. Некоторые утверждали, что все эти трагедии произошли «из-за проклятья некой графини Каролины Королай, чей сын погиб во время венгерского восстания в 1848 году: „И небеса, и ад разрушат счастье императора, истребят его семью и всех, кого он любит, разрушат его жизнь и погубят всех его детей“». Только судьба Гизелы, старшей дочери Елизаветы сложилась счастливо. Любимица отца, бабушки Софии и брата Рудольфа, она тоже не могла похвастаться привязанностью матери. В шестнадцать лет Гизела вышла замуж за баварского принца Леопольда, в браке с которым у нее родилось четверо детей. Император Франц Иосиф часто гостил в семье дочери, проводил много времени в обществе внуков, Елизавета же во время своих кратких визитов в Мюнхен предпочитала останавливаться в гостиничных апартаментах. Она так и не простила дочь, сделавшую ее бабушкой в тридцать шесть лет. Гизела смогла завоевать любовь и уважение баварцев, которые даже называли ее «венским ангелом», стойко перенесла годы войны и революции и умерла в 1932 году, на два года пережив своего мужа.
…Последние неполные 10 лет жизни Елизаветы были годами прощания со всем, что ее окружало. Она раздарила все свои нарядные вещи, а ее душевное состояние явственно свидетельствовало о том, что жизнь потеряла для нее всяческий смысл. Напрасны были надежды Франца Иосифа на то, что острота горя хоть когда-нибудь утихнет. Он старался вытащить жену из созданной ею же самой тюрьмы — Елизавета заперлась в маленьком особняке в Ишле, где муж впервые увидел ее девочкой, жившей в ожидании счастья. Сначала ему это вроде бы удалось, но потом последовало какое-то жуткое и неприкаянное блуждание Елизаветы по белу свету. Как тяжело раненный человек, она искала такое место, где можно было бы хоть на минуту забыться и как-то унять невыносимую боль.
Неистовые папарацци, которых в то время еще так не называли, но суть которых от этого вовсе не менялась, неотступно следовали за ней по пятам, выплескивая на страницы газет беззастенчивую ложь и беспардонные утверждения, порой, правда, разбавляя все это горестной правдой. О Елизавете писали, что она явно не в себе и что, мол, частенько качает на руках диванную подушку, спрашивая у окружающих, красив ли ее сын. Но Бог не лишил несчастную женщину разума.
В своем неутолимом горе она продолжала думать о муже. Одна из ее дочерей писала: «Она опасается, что ее постоянно растущая боль будет супругу в тягость и приведет к недоразумениям в их семейной жизни». Франц Иосиф, по-своему переживая смерть сына, топил свое горе в работе — государственные дела требовали его постоянного присутствия в рабочих апартаментах. Елизавета же отчетливо осознавала, что своей скорбью угнетает мужа.
Порой она просила свою приятельницу Катарину Шратт — актрису и любимицу Вены — хоть как-то отвлечь мужа от невыносимого для него одиночества. Одна из дочерей императрицы — Гизела была крайне недовольна постоянными прогулками отца с этой милой женщиной и откровенно сказала об этом матери.
«Мои крылья сгорели. Я хочу лишь покоя, — отвечала ей Елизавета. — Знаешь, дитя мое, слово „счастье“ давно не имеет для меня никакого смысла. Но отец твой не виноват в этом. Если бы Господь призвал меня к себе, он был бы свободен…»
Елизавета могла бы стать политическим деятелем, дипломатом, влиять на европейскую и мировую политику, но предпочла жить частной, очень замкнутой жизнью, а объем талии и фасон шляпы волновал ее куда больше судеб Европы. Впрочем, свою роль в политике Сиси все же предстояло сыграть, и роль эта была трагической.
Несчастья в конце концов сказались на ее душевном здоровье, а туберкулез уносил последние жизненные силы. К тому же предсказанная цыганкой череда смертей не прерывалась. В 1897 году младшая сестра императрицы, Софи, некогда собиравшаяся выйти замуж за утонувшего в Штарнбергском озере Людвига Баварского, сгорела заживо во время пожара на благотворительной ярмарке в Париже…
Девятого сентября 1898 года Елизавета приехала в Женеву, остановившись под именем графини фон Хоенэмбс. Она всегда путешествовала инкогнито и без охраны, гуляя по городу в сопровождении двух-трех спутниц, а чаще совсем одна — шестидесятилетняя императрица Австрии с фигурой молодой женщины. «Жаль, что ее истинный облик не под силу передать ни одному художнику и что есть на свете люди, которые ее никогда не видели», — писала одна из ее современниц. А вот мнение мужчины: «Лучше не смотреть на нее слишком внимательно. Иначе можно не заметить, как сердце начинает охватывать какое-то непонятное томление».
Инкогнито Елизаветы, впрочем, не могло обмануть ни окружающих, ни репортеров светской хроники, да и портреты ее печатались во множестве. Заметка о приезде императрицы Австро-Венгрии попалась на глаза молодому итальянцу-анархисту Луиджи Лукени, человеку из низов, видевшему способ восстановления социальной справедливости в терроре — убийстве «праздных людей» этого мира. Елизавету он знал в лицо, поскольку видел ее ранее в Будапеште. На хороший кинжал денег у него не было, и потому на ближайшем развале он купил напильник.
Десятого сентября 1898 года, выйдя из гостиницы, Елизавета и ее спутница, графиня Ирма Штарай, спешили, опаздывая на пароход. Они были вдвоем — слуги с вещами были отправлены в курортный город Ко поездом. На набережной Женевского озера с императрицей поравнялся Лукени. Он как будто споткнулся и вытянул вперед руки. Графиня Штарай даже не успела заметить длинный заточенный напильник, которым итальянец нанес Елизавете всего один удар. Императрица упала, прохожие помогли ей подняться. Она еще прожила около часа: самостоятельно дошла до пристани и поднялась на палубу. Потом пожаловалась на боль в груди, на платье стала проступать кровь — напильник пронзил ей сердце. Убийцу схватили. Впрочем, бегство не входило в его планы — ведь он совершил акт социального возмездия.
Проведенная экспертиза засвидетельствовала, что убийца психически здоров, а его действиями руководило желание отомстить ненавистным аристократам и… прославиться.
С мертвого тела императрицы сняли две вещи, с которыми она не расставалась, — обручальное кольцо, она носила его не на пальце, а на цепочке под одеждой в виде кулона, и медальон с прядью волос сына. По результатам обследования выяснилось: острие напильника проникло в тело на 85 миллиметров и пронзило сердце. Рана в виде V-образного отверстия была едва заметна.
