Я опаздывал, и Кайла уже выписалась из гостиницы; она прислала эсэмэску о том, что подходит к стойке регистрации музея. Я поспешил внутрь, кивнув на ходу статуе Махатмы Ганди – я всегда выполнял этот маленький ритуал, когда посещал музей.
Стойка регистрации располагалась в Саду размышлений – обширном вестибюле, прилегающем к зеркальному пруду. Он был огорожен репликами базальтовых колонн Дороги гигантов в память о североирландских событиях. Большинство мужчин были в костюмах и при галстуках, но я был одет в более повседневной манере: мы с Кайлой собирались провести весь остаток дня в дороге, и я хотел, чтобы за рулём мне ничего не мешало.
Я огляделся, но не обнаружил никаких следов Кайлы. Однако я заметил Ника Смита, партнёра в бухгалтерской фирме, которая помогала спонсировать цикл лекций. У него был густой загар гольфиста, граничащий с солнечным ожогом; он оживлённо общался с чернокожим мужчиной лет тридцати пяти. Когда я проходил мимо, он говорил: «Не знаю даже, как об этом сказать, но…»
Ник заметил меня и на секунду отвлёкся от разговора.
– О, Джим, я хочу тебя кое-кому представить. Джим Марчук. А это – Дариус Кларк. Джим здесь в совете директоров. – Дариус стоял, как военный по команде «вольно», со сцепленными за спиной руками. Ник, повернувшись к нему, принял точно такую же позу.
– Рад знакомству, – сказал я.
– Дариус читает лекцию завтра, – сказал Ник.
– Ну, не совсем, – сказал Дариус. У него был лёгкий южный акцент. – Я здесь вместе со своей партнёршей. Это она будет выступать.
– Вот как, – сказал я.
– Но, как я только что говорил мистеру Смиту…
– Пожалуйста, зовите меня Ник.
Дариус улыбнулся.
– Как я только что говорил Нику, я приехал из Вашингтона, который Ди-Си. Мы с Латишей там живём.
– Люблю этот город, – вставил я.
– Я думаю, – дружелюбно возразил Дариус, – вы любите Молл и, может быть, несколько улиц по его сторонам. Сам же город довольно мерзкий.
– О.
– Я туда переехал только для того, чтобы быть с Латишей. Она работает в Минюсте, Министерстве юстиции. Так вот, о чём я? Нам здесь оказали великолепный приём, и сегодня днём у нас был ланч в офисе фирмы Ника.
– Мило, – сказал я.
– Действительно так. И я имею в виду не только угощение. Хотя я никогда раньше не пробовал бизона. Но…
Дариус умолк, и я ободрительно улыбнулся.
– Да?
Он пожал плечами:
– Теперь я понимаю, каково это – быть белым.
– Прошу прощения? – сказал я. И, к моему удивлению, Ник вставил:
– Чего вы сказали?
– Когда вы чёрный, вы не можете войти в офис юридической фирмы, или в правительственное здание, или в другое подобное место в Вашингтоне, чтобы люди не смотрели на вас так, словно вы собираетесь устроить ограбление. Вы понятия не имеете, что это такое – когда от вас всегда ожидают худшего. Но здесь я себя чувствую как дома. Никто не выглядит обеспокоенным или испуганным, когда я вхожу. Повсюду лишь «Добрый день, сэр. Позвольте ваш плащ».
– Добро пожаловать в дружественную Манитобу, – сказал Ник.
Фраза эта мало что значила; «Дружественная Манитоба» – это слоган, написанный на наших номерных знаках. Канадские аборигены могли бы рассказать совсем другие истории о посещении здешних пафосных мест.
– Вроде того, – ответил Дариус.
– В самом деле, – сказал Ник, теперь почему-то тоже немного растягивая гласные на южный манер. – Здесь это совершенно нормально.
Дариус пристально посмотрел на него:
– Вы надо мной смеётесь?
Как раз в этот момент к нам подошла женщина, которая, по-видимому, и была Латишей; она приобняла Дариуса за пояс, и я воспользовался моментом, чтобы оттянуть Ника в направлении бара.
– Что с ним такое? – спросил Ник, оглядываясь на Дариуса.
– Ты имитируешь его манеру.
– Прошу прощения?
– Вот, это ты сейчас говоришь «прошу прощения», а только что переспрашивал «чего вы сказали?».
– Правда?
– И ты всё время копировал его позу и акцент.
– Вовсе нет!
– Вовсе да.
– Но зачем бы мне…
– Все это делают в той или иной степени. «Неосознанная мимикрия» – так это называется.
– О, – сказал Ник. – Но я ничего такого не имел в виду.
– Разумеется, нет.
– Я даже не думал…
Я взглянул на него, и сердце у меня вдруг тревожно встрепенулось. А не было ли это правдой в буквальном смысле?
На другом краю вестибюля я заметил выходящую из женского туалета Кайлу. Я сказал Нику, что поговорю с ним позже, и поспешил к ней. Я чувствовал тревогу, огибая встречных. Обычно я нормально чувствую себя в толпе, однако сейчас никак не мог отделаться от мысли о том, сколько Ников – сколько эф-зэ – кружит вокруг меня.
* * *
Маршрут из Виннипега в Саскатун мы выбрали самый простой: 570 километров по прямой строго на запад по Трансканадскому шоссе до Реджайны, затем 260 километров на север по Саскачеванскому 11-му шоссе до Саскатуна – поездка как раз того типа, которую можно осуществить без единой осознанной мысли. Несмотря на поздний выезд, первый – более длинный – этап мы решили одолеть без остановок, а потом, наскоро перекусив, отправиться дальше.
Мы ненадолго включили радио, чтобы послушать обстановку на дорогах, но сначала захватили хвост выпуска новостей: «Тела ещё шести рабочих-мигрантов были найдены сегодня в Техасе. Губернатор штата Дилан Макчарльз отрицает какую-либо связь данного инцидента с принятием Закона Макчарльза…»
Позже, когда мы получили совет избегать Мутного Угла – впрочем, в Виннипеге это лучше делать всегда – и Кайла выключила радио, я сказал:
– Я сегодня был у Менно Уоркентина.
– Круто! – ответила она. – Как у него дела?
– Думаю, неплохо. Однако он, оказывается, прекрасно знал о моём потерянном времени и…
И я запнулся. Я собирался немедленно рассказать Кайле о великом психологическом открытии, о том, что мир заполнен эф-зэ, но, глядя на её профиль, очерченный светом садящегося солнца, я уже не был уверен, что это самое важное дело в мире. Нет, мне сейчас хотелось – мне сейчас это было нужнее всего, – чтобы эта умная и красивая женщина поняла, что случилось тогда, много лет назад; её тревога за ланчем теперь казалась совершенно оправданной, но я не хотел, чтобы она продолжала тревожиться.
– Он всё мне объяснил, – сказал я. – О тех ужасных вещах, что я совершил. Тогда, в 2001-м, он испытывал на мне экспериментальную методику и повредил мне лимбическую систему.
