Инспектор и моряк остались ждать меня у ворот, а я заторопился к хижине смотрителя кладбища. Те могилы, что я видел по пути, были совсем захиревшими – должно быть, этому месту лет насчитывалось не меньше, чем самому острову.
Я постучал в рассохшуюся дверь, и почти сразу она распахнулась настежь, явив за собой приземистого старичка в зеленом бархатном жилете. Он был настолько несуразным и уродливым, что вызывал одновременно жалость и смех. На секунду я даже всерьез задался вопросом о том, отчего на Сорха сплошь и рядом живут такие безобразные люди.
Пока я размышлял об этом, уродец так же пристально изучал и меня, время от времени почесывая свой бугорчатый, кривой нос. Эта часть тела занимала львиную долю лица, и на ее фоне и без того маленькие ассиметричные глазки сторожа казались еще более крохотными.
– Чем могу быть полезен? – произнес, наконец, крошка-старичок.
– Как мне найти место, где сегодня будут хоронить грузчика из порта? – поинтересовался я, одновременно заглядывая внутрь хижины.
Посреди дощатого пола стояла небольшая, явно детская, кровать. На ней в изобилии были разметаны самые разномастные подушки. Рядом с пестрым ложем, на котором наверняка отдыхал в свободное время уродец, громоздился странный стол, плавно перетекающий в шкаф, за стеклянными дверцами которого хранились стопки каких-то подшивок и плотно утрамбованных бумаг.
– Так его уже похоронили, – ответил старичок, снова поковыряв огромный нос.
– Как жаль… А где?
– А вон там, – он вытянул вперед непропорционально короткую ручонку с корявыми пальцами и махнул ей куда-то в сторону. – Прямо у старого дуба.
Я не стал благодарить смотрителя кладбища, вместо этого я резко повернулся и засеменил обратно к поджидающим меня спутникам. Подобравшись на расстояние, с которого мои слова уже должны были быть хорошо им слышны, я невольно выпалил:
– Знаешь, Барри, насмотревшись на местных жителей, я начинаю всерьез думать, что ты не так уж и плох.
Полицейский непонимающе выпучил свои наивные детские глаза. На воротнике его зимней куртки и на волосах я заметил крупные снежинки, такие же покрывали седую копну Хереса. Но у осадков был странный, нетипичный цвет – грязно-розовый. Подойдя вплотную к толстому инспектору, я смахнул с его лоснящейся проплешины несколько обледеневших кристалликов и растер их в ладони. Они тут же окрасились в мутный багровый цвет. Казалось, что внутри белых снежинок текла алая кровь, просвечивающая сквозь мерзлую воду.
– Это еще что такое?
– Кровавый снег, – мрачно ответил капитан, вытянув ко мне свою ладонь.
Очевидно, Барри со стариком не теряли времени даром – у обоих руки были в грязных красных потеках, а в сугробе у их ног не доставало нескольких пригоршней снега. Верзила попытался оттереть кисти о подол своей рубахи, отчего и она окрасилась в неприятный оттенок.
– Здесь все так странно, Том, – дрожащим голосом прошептал Барри.
– Я уверен, что у Хереса уже имеется наготове совершенно нелогичное религиозное толкование этому явлению, только сегодня у меня не настолько располагающее настроение, чтобы выслушивать его россказни…
Моя предостерегающая тирада была прервана неожиданными булькающими звуками, доносящимися откуда-то со стороны хижины смотрителя кладбища. Я обернулся. Двое странных существ ростом не выше собаки испускали истошные вопли и катались в кровавом снегу, оставляя после себя алые вмятины.
– Боже мой! Что за твари?! – взвизгнул инспектор, в порыве ужаса отпрянув назад.
– Я бы не советовал так говорить о детях сторожа, – назидательно прошептал капитан.
– Дети? Это дети? – брезгливо переспросил я, не веря собственным ушам.
Маленькие существа с длинным туловищем и почти полным отсутствием нижних конечностей радостно резвились в багровых сугробах, укутанные в затертые невзрачные шубы из темного меха. Они бегали друг за другом, сильно накреняясь вперед и переваливаясь с одной коротенькой культи на другую, весело размахивая такими же обрубками вместо рук, а позади них на земле оставались красные полосы.
– Меня сейчас стошнит, – едва слышно пробормотал полицейский, зажав на всякий случай рот и отвернувшись.
– Никогда не видел в своей жизни ничего более омерзительного, – заметил я. – Херес, Единое правительство проводило на Сорха какие-то подпольные генетические эксперименты?
– Не неси ерунды, детектив. Просто их мать была не слишком привлекательной женщиной.
– Про отца можно сказать то же самое, – заметил я.
Пока мы с толстяком с нескрываемым отвращением поглядывали на играющих существ, кровавый снег усилился, и теперь крупные пушистые хлопья валились с небес плотной пеленой, оседая на могильных крестах. Это зрелище было одновременно невероятно пугающим и прекрасным. Как будто мы трое стояли у ворот в ад, с немым трепетом созерцая их величие.
– Время меркнет в пустоте, – неожиданно произнес старик. – Прислушайтесь к себе… Неужели вы не чувствуете, что время стоит? Как будто его больше не существует.
Он поднял голову к небесам, затянутым низкими розоватыми тучами и подставил лицо под бордовые хлопья. Они мягко оседали на его щеках и ту же таяли на теплой коже, превращаясь в алые струйки, а затем стекали вниз.
– Том, давай вернемся на Континент, – едва не взвыл Барри.
– Некуда больше возвращаться, толстяк. Тебе не удастся скрыться от того, что происходит.
– О чем ты говоришь, Том? – воскликнул он, поежившись.
– Давай осмотрим могилу грузчика, он просил в своей предсмертной записке побывать на его похоронах, – ответил я, махнув рукой и призвав спутников следовать за мной.
Мы пробирались через высокие покосившиеся кресты, покрытые алыми пятнами, миновали несколько растрескавшихся от старости каменных статуй и надгробных плит. Сугробы под ногами чавкали и хрустели, будто пытаясь поглотить нас, засосать куда-то под землю.
Наконец, я заметил раскидистый дуб, разостлавший во все стороны свои оголенные склизкие ветви. Прямо у его вспученных корней чернела свежая могила – ее зарыли совсем недавно, снег еще не успел запорошить мерзлую землю.
– И что теперь? – растерянно спросил полицейский.
Я оглядел могилу – ничего особенного в ней не было. Из ее недр ввысь воздевался серебристый крест, такой же, как и сотни других. Вмурованная в землю тяжелая надгробная плита пока еще была чиста – на ней не успели выбить имя покойного.
– Может, разроем могилу? – поразмыслив, предложил я.
– Что?! – опешил Барри.
– Мы не станем тревожить мертвых, – сурово возразил Херес.
Инспектор с благодарностью поглядел ему в глаза, выражая безмолвное уважение. Хотя, скорее всего, пузатый полицейский просто не горел желанием возиться с лопатой, вспахивая ей обледенелую землю, и копошиться в яме со свежим трупом.
