– Она звала нас сюда не для того, чтобы мы остановили все это. Она знала наперед, Херес… Мы лишь помогли ей. Грейс хотела, чтобы я все узнал, чтобы я знал правду. Для нее это было важно…
– Что ты хочешь сказать, детектив? Черт тебя подери, говори прямо, потому что я больше не могу выносить всего этого!
Он закрыл лицо руками и судорожно вдохнул. Его гнев утих, и теперь ему на смену пришло полное отчаяние. Я хорошо знал это ощущение – все это я уже переживал раньше. Только сейчас я вспомнил слова железной птицы и ее странную просьбу. Нужна ли была вообще правда человеку, потерявшему единственного ребенка?
– Теперь уже все позади, дружище…
– Вы слепы! Слепы! – взвыл внезапно хозяин дома, заламывая руки. – Все, что я делал, все, ради чего я старался… Все сломано! Сломано!
Он вытаращил безумные глаза и с остервенением рвал на себе волосы, содрогаясь всем телом. Барри с ужасом наблюдал за этой картиной, все еще не веря в то, что происходит.
– Пойдем отсюда, Херес. Оставь этого несчастного. Он уже сполна отплатил за то, что наделал.
Я потянул громилу за рукав. Но он продолжал безмолвно наблюдать за истерикой старого механика, который, потеряв остатки рассудка, принялся бегать по комнате, сшибая на ходу полки с игрушками и расшвыривая металлические детали. Ударяясь о стены и пол, они рассыпались с громким звоном, издавая гулкую мелодию.
– Все сломано! Все кончено!..
Горбун возобновил свои истошные стенания, в исступлении громко завывая в пустом доме, как смертельно раненый зверь, когда мы покинули его безжизненное жилище. Моряк первым вышел на улицу, с удовольствием подставив лицо холодным порывам ноябрьского ветра. Я видел, как он глубоко вдохнул, а затем расправил свои плечи, отчего ткань рубахи натянулась на его спине до хруста. Он мог ничего не говорить – я и без слов понял, что он сейчас чувствовал.
В его голове, под седыми спутанными космами, наконец, воцарилось долгожданное смирение. Теперь он был уверен в том, что за тонкой гранью этого серого мира существует другой, и больше ничто не могло подорвать его железную веру и слепую надежду. Он вновь положился на свет всезнающих небес, окончив свои внутренние терзания. Я не мог выбросить прочь мысль о том, как сильно я завидовал старику в этот момент. За считанные секунды ему удалось собрать осколки своего разбитого сердца воедино, в то время как мое оставалось намертво втоптанным в пыль. То, что разрушало меня все эти годы, отравляя изнутри, не сумело даже пробраться сквозь толстую кожу моряка, словно натолкнувшись на невидимую преграду.
Казалось, Херес заворожено наблюдал за унылым пейзажем вокруг, высоко подняв голову и засунув грубые ладони в карманы брюк. Он не выглядел ни раздавленным, ни сломленным своим горем. Напротив, вокруг его массивного силуэта прозрачной аурой растекалось тихое спокойствие, как будто моряк сейчас видел что-то, недоступное для глаз остальных, всецело поглощенный этим тайным представлением. И я невольно ощутил себя еще более ничтожным и жалким, испытав этот внутренний контраст.
Толстый инспектор судорожно сжимал свой череп, словно силясь выдавить из него все то, что несколько минут назад ему пришлось пережить.
– Это какое-то безумие, Том…
– Можешь закрыть это дело с чувством выполненного долга, Барри.
– Что же это такое, Том? Как будто… будто весь мир сошел с ума!
Я собирался было ответить ему, но что-то в его словах вызвало смутный всплеск воспоминаний в моей голове, словно кто-то бросил камень в мутную воду. Я застыл на месте, так и не проговорив то, что собирался. Я видел, как мерно плещутся волны ночного моря за бортом лодки. Как туман мягко подползает из-за рифов, чтобы скрыть меня в своей липкой пелене.
– Я так устал, Грейс, – услышал я откуда-то со стороны свой собственный голос. – Этот мир как будто сошел с ума.
Она грустно смотрела на меня бездонными чернеющими глазами, сидя на носу покачивающейся лодки. Я чувствовал, как вымокший плащ тянет меня вниз, заставляя согнуть спину под его тяжестью.
– Миру пришел конец, Том.
– О чем ты говоришь, Грейси?
Мой голос долетал до моего сознания, как отдаленный плеск волн, и я прислушивался к нему, тот же час вспоминая все то, что произносил мгновение назад. Это было похоже на страшный, полузабытый сон, который внезапно вспыхивает в закоулках памяти с приходом новой ночи.
– Когда-то это было чудесное место… Если бы ты только видел это. Люди были счастливы, здесь было много солнца. Так много света, Том… Я никогда не видела ничего подобного.
Она мечтательно улыбнулась одними уголками синюшных губ, а затем вновь помрачнела, бросив на меня тусклый взгляд безжизненных глаз. Затем Грейси приподняла костлявую кисть, и я заметил в ее бледных пальцах свернутый бумажный лист. Она легко разжала ладонь, и листок, подхваченный порывом ночного ветра, рванул в мою сторону, мягко ударившись о воротник сырого плаща. Я схватил его за край прежде, чем он успел, подрагивая, взмыть в воздух.
Это был один из тех рисунков, что я видел в детской спальне заброшенного дома капитана «Тихой Марии». Я заметил те же штрихи и тот же знакомый почерк. Но этот альбомный лист выглядел гораздо мрачнее – никаких ярких карандашей, только тусклая монохромная гамма. Ребенок использовал лишь один цвет, изображая на темном фоне огромный черный шар.
– Что это, Грейс?
– Этот мир бывал очень разным… Материки сходились и расходились так много раз, Том.
– Я все еще не понимаю тебя, Грейси.
– Мертвый холодный мир, блуждающий в одиночестве, – тихо прошелестел ее голос. – Планета сошла с орбиты и отдаляется от солнца.
Я молча следил за тем, как черная вода, окружающая лодку, покрывается мелкой рябью. Туман становился все гуще, сжимая свои кольца плотнее вокруг хлипкого суденышка. Мне было неуютно в промокшем плаще, и от пронзительных резких порывов меня била крупная дрожь.
– Он заставляет меня собирать души. Но их нельзя спасти, Том. Надежды нет.
– Сколько осталось времени?
– Его нет, Том. Вы умираете, – ее слова донеслись до меня вместе с ледяным ветром. – После того, как землю накроет кровавый снег, у вас останется лишь несколько дней.
Я улыбнулся ей, посмотрев в ее бледное, мертвое лицо. Спутанные темные волосы Грейси причудливо извивались под порывами ветра, будто рвались куда-то, встревоженные ее словами. Она расправила подол своего грязного, разодранного платья и подняла голову.
– Я ничего не могу исправить, – прошептала она так тихо, что мне пришлось читать слова по ее обескровленным губам.
– Ты пришла, чтобы попрощаться, верно?
– Я не хотела, чтобы ты был одинок. Хотя бы не сейчас.
Лодку легко качнуло, и на пике толчка я сделал шаг вперед, перенеся весь вес своего тела на одну ногу, отчего едва снова не упал за борт в ледяную воду.
