Может, ничего страшного и не случится? Это ведь просто украшение…
Подвеска манила меня с того самого момента, когда я достала ее из фонтана. Было в ней нечто странное, необъяснимое, магическое, подходящее моей скрытой сути.
Я подошла к зеркалу и взглянула на свое отражение. Невольно отметила, что обсидиан выгодно оттеняет ясность голубых глаз, подходит к черным волосам и красиво контрастирует со светлой кожей. Желание повесить его себе на шею стало до того сильным, что в другой момент показалось бы мне безумным, но теперь я лишь неотрывно смотрела в зеркало и будто отстраненно наблюдала за своими действиями.
Откинув волосы назад, коснулась открытой шеи и поднесла к ней подвеску. Всего секунда — и кожи коснулась приятная прохлада, превратившаяся в легкое, пробежавшее по всему телу покалывание. Застежка закрылась, и я медленно провела пальцем по контуру камня, теперь висящего у меня на шее. Показалось, что отражение в зеркале на миг подернулось рябью и вместо меня там показался кто-то другой. Блеск черного, как самая темная ночь, камня повторял блеск моих внезапно потемневших глаз.
Где-то в глубинах сознания пронеслись отчаянные мысли о том, что не стоило примерять это украшение, но снять его я уже не могла. Чем дольше на него смотрела, тем больше влюблялась в игру граней, в их сложный узор и в то, как они переливаются в полумраке комнаты.
Вскоре я даже подумала, что зря опасалась и подвеска не несет в себе ничего плохого, как вдруг ощутила стремительно приближающийся холод. Нежданным гостем он ворвался в комнату, расстелился по полу, пробрался в туфли и распространился от вмиг заледеневших ступней по всему телу. На сей раз холод был до того сильным, что от моего дыхания в воздухе появился белый пар, а зеркальная гладь покрылась кружевными морозными узорами. Ими же оказалось затянуто окно, а на мои черные волосы и ресницы лег белый кристаллообразный иней.
Я не успела даже вскрикнуть, как дверь резко распахнулась, громко стукнулась о стену и в комнату влетел черный туман. На ходу распадаясь на куски, он принимал очертания темных фигур, движущихся прямо ко мне. Пустые вытянутые лица надвигались с неимоверной скоростью, как и длинные когтистые подобия рук.
Холод убивал. Вытягивал жизнь и лишал возможности отпрянуть назад. Ноги словно примерзли к полу, горло сжал спазм, и до меня словно издалека донесся звук разлетающегося на осколки стекла.
Подернутое морозом зеркало задребезжало и стало покрываться мелкими трещинами. Приложив неимоверное усилие, я заставила ноги повиноваться и отступила на несколько шагов назад, а уже в следующее мгновение зеркало повторило судьбу оконного стекла. Несколько острых осколков попали мне на руки, которыми я заслонила лицо, и до крови впились в кожу.
Далее события развивались стремительно. Схватив с туалетного столика тяжелый подсвечник, я запустила его в одну из приближающихся туманных фигур, но он пролетел насквозь. Принялась лихорадочно думать о том, чем могу себя защитить, и в этот же момент машинально коснулась висящего на шее камня. Сбросив оцепенение, я с силой дернула цепочку и только собралась отшвырнуть подвеску в сторону, как мою руку перехватили. Внезапно возникший свет сиял еще ярче, чем в прошлый раз, рядом слышалось спокойное биение сердца, моего запястья касалась теплая ладонь.
Шипя, темные призраки пятились назад, но делали это очень медленно. Несколько раз они порывались снова броситься вперед, но, касаясь света, пронзительно высоко вскрикивали и бесследно развеивались в воздухе.
Все длилось не дольше полуминуты, но мне показалось целой вечностью. Фигуры вновь стали единым клубом тумана, который стремглав вылетел в коридор, а на полу, только что покрытом наледью, образовались мокрые пятна.
Меня трясло и, пребывая в полуобморочном состоянии, я с трудом различила вопрос:
— Откуда это у вас?
Столкнувшись с взглядом садовника, я некоторое время смотрела ему в глаза, прежде чем до меня дошел смысл его вопроса. Киран спрашивал о подвеске, оказавшейся у него в руках. Ответить мне не дала не столько возникшая слабость, сколько шум множества шагов, послышавшихся в коридоре.
Отпустив меня в мгновение ока, Киран приблизился к разбитому окну и, обернувшись, бросил:
— Не говорите никому о том, что я здесь был.
Не успела я опомниться, как он спрыгнул вниз, чем заставил мое сердце в испуге сжаться. Выглянув на улицу, я успела заметить, как он скрылся в зарослях кустов, что раскинулись по дороге к пруду.
Буквально через несколько секунд в комнату ворвалась целая толпа во главе с миссис Эртон. Переступив порог, экономка и прибежавшие на шум девушки тут же замерли, расширившимися глазами обводя учиненный здесь погром.
— Леди Кендол? — Опомнившись первой, экономка подошла ко мне, стараясь при этом не наступать на разбросанные по полу осколки. — Бог мой, у вас кровь…
Я несколько заторможенно опустила взгляд на свои руки, и только теперь ощутила пробирающую до костей боль. Несколько осколков разного размера впились в кожу, рукава платья покрыли бордовые пятна, а по локтям стекали тонкие струйки крови.
— Пойдемте со мной, — тронув меня за плечо, мягко проговорила миссис Эртон и без перехода велела прибежавшей Оливии: — Немедленно наведи здесь порядок и займись подготовкой новых покоев для леди Кендол. А вы, девушки, немедленно расходитесь по своим комнатам! Через два часа жду всех в малой гостиной.
Под причитания подоспевшей Бекки меня отвели на кухню, куда тут же принесли миску чистой воды, небольшие щипцы и бинты. Удалять стекло взялся Виктор, присутствие которого я заметила, лишь когда он сел рядом и взял меня за руку.
Физическая боль от порезов была ничем в сравнении с испытанным мною ужасом, но даже он постепенно проходил. Должно быть, осталось совсем немного до того, как я совсем утрачу способность бояться. Когда живешь в постоянном страхе, терзаемая набирающими силу кошмарами, постепенно к ним привыкаешь.
— Так не может больше продолжаться, — расслышала я приглушенный голос миссис Эртон, обращающейся к вошедшему в кухню Дженкинсу. — Я сегодня же предупрежу девушек, чтобы без лишней надобности не выходили из своих комнат.
— В этом нет смысла, — бесстрастно отозвался тот. — В поместье нет места, где можно от них скрыться. С каждым днем держать их под контролем ему становится все сложнее. Что-то притягивает их и служит им подпиткой.
Я едва удержалась от замечания о том, что для нас, живущих в поместье девушек, призраки представляют не самую страшную угрозу. Смотря на обрабатывающего мои раны Виктора, чувствуя, как аккуратно он прикасается к поврежденной коже, я испытывала к нему неприязнь. Для чего он проявлял заботу и участие, если рано или поздно все равно собирался убить? Такое лицемерие поднимало волны возмущения, и я ничем не могла его оправдать. Приносить в жертву жизни двенадцати девушек во имя воскрешения давно умершей жены — больше чем просто преступление. Когда любят — отпускают или живут светлыми воспоминаниями, а если чувства толкают на совершение смертельного греха, это уже не любовь. Скорее навязчивая идея или болезнь, отравляющая сознание и душу.
