Он интересен прежде всего одним казусом. Подробно его описал все тот же Лев Лещенко: «Перед Аллой Пугачёвой по программе идет обладатель первой премии фестиваля англичанин Карл Уэйн. Публика требует повторения. Уэйн раскланивается, но публика не успокаивается. А Алла пока ждет своей очереди за кулисами, "заряженная" на выход. Причем выход не простой, как обычно, а с фокусом, когда из глубины сцены опускается некая громадная механическая "рука", на ладони которой и стоит певица.
И тут происходит следующее. Режиссер, заправляющий этой механической "рукой", слышит, как стихли аплодисменты в честь Уэйна, делает из этого вывод, что певец сейчас уйдет со сцены, и дает команду, чтобы опускали "руку" с Аллой. Но это, оказывается, была всего лишь пауза перед началом песни, ибо Уэйн вдруг снова начинает петь. При этом он, естественно, не видит того, что происходит у него за спиной. А там в этот самый момент "рука" опускает на сцену Аллу. Ситуация неординарная — на сцене сразу две звезды! Что делать? В данном случае это больше относится к Алле, которая явно не знает, как выйти из такой щекотливой ситуации.
Тут телевизионный оператор, стоящий перед певцом, начинает показывать ему знаками: посмотри, мол, что там у тебя за спиной! Уэйн оборачивается, видит Аллочку, тут же все понимает и находит изящный, достойный истинного джентльмена выход. Он подходит к ней, берет ее за руку и начинает петь как бы для нее. Но Алла при этом понимает, в свою очередь, что нельзя же ей вот так на протяжении всей песни стоять рядом с ним! Она с улыбкой освобождает свою руку и садится на ступеньки в глубине сцены. Публика в полном восторге, ибо неловкая ситуация разрешилась самым наилучшим способом. Но надо знать характер Аллы! Потому что, когда Уэйн подходит к ней снова в финале песни и готовится спеть последнюю фразу, Алла как ни в чем не бывало вдруг берет из его рук микрофон и поет вместо него эту самую фразу: "О-о, май лав!". Естественно, сия неожиданная импровизация идет под восторженный рев публики. Создается впечатление, что все это было задумано и отрепетировано заранее.
Вот так в самом начале своей звездной карьеры наша будущая примадонна показала во всем блеске свои самые лучшие стороны — ум, находчивость, талант актрисы. И когда она после этого исполняет "Арлекино", зал неистово требует бисировать снова и снова.».
Потом давали большой банкет для лауреатов, на котором Аллу поздравляли болгарский министр культуры и другие высокопоставленные товарищи. Среди прочих там был и генеральный директор Болгарского телевидения, к тому же занимавший «пост» зятя Тодора Живкова, лидера партии. Крепко, по-славянски, выпив, он стал настойчиво приобнимать Аллу и предлагать продолжить веселье у него в номере. Алла отказалась. Зять настаивал уже почти по-хамски. Отказ русской его только злил. Тогда Пугачёва снова «показала ум и находчивость». Она крикнула:
— Отстаньте! Я вам не шалава, а советская певица!
Глава 16
«Пугачёвский взрыв»
Конфликт со Слободкиным
Роман с Орбеляном
В «Шереметьеве» ее никто не встречал. Только Слободкин. Они расцеловались. Алла показала ему статуэтку «Орфея». Потом они сели в машину и поехали к ней в Вешняки, в однокомнатную квартирку на четвертом этаже блочного дома.
Выступление Пугачёвой на «Золотом Орфее» в СССР было решено по телевидению не показывать.
— Председатель Гостелерадио Лапин сказал, что это успех не советский, — объяснял Слободкин.
Что именно имелось в виду, непонятно.
По другой версии Лапин, посмотрев выступление Пугачёвой, метко резюмировал: «Да она с микрофоном обращается, как с членом!».
И тоже запретил показывать.
— Но нам все же удалось пробить эфир с Аллиным «Арлекино» спустя месяц, — не без удовлетворения вспоминал Слободкин.
Когда же тяжелая лапа была отведена от Пугачёвой, остальные средства массовой информации поспешили закрепить триумф.
14 июля 1975 года «Советская культура» писала: «.Критика, журналисты и публицисты охарактеризовали ее появление на эстраде как подлинно "Пугачёвский взрыв".».
«При исполнении "Арлекино" Эмила Димитрова, — подчеркивает болгарская газета "Земледелско знаме", — Алла Пугачёва продемонстрировала богатство вокального и артистического мастерства на самом высоком уровне».
Вскоре вместе с «Веселыми ребятами» Алла отправилась на гастроли в Сочи.
Однажды утром, прихорашиваясь в своем номере, она услышала, что откуда-то глухо доносится:
…Огромный мир замкнулся для меня в арены круг и маску без лица.
Алла замерла на секунду в сладком упоении: «Арлекино» передают по радио! Она выбежала на балкон и закричала кому-то из музыкантов в окно соседнего номера: «У тебя ведь есть радио? Включай быстрей — меня передают!»
Послушали первую программу — нет, вторую — нет, «Маяк» — нет. Тем не менее песня продолжала где-то звучать.
«Ха! — воскликнул коллега. — Это же не по радио, это кто-то по магнитофону крутит! Ну все, ты теперь знаменитость».
* * *
Здесь придется прервать торжествующее крещендо, чтобы забежать в темное будущее и рассказать о судьбе поэта Бориса Баркаса, который научил Арлекино говорить по-русски.
По профессии он был биологом, стихами на жизнь не зарабатывал, хотя и считал своим подлинным призванием поэзию. Возможно, этот внутренний конфликт и привел Баркаса к полунищему существованию. Тут эффектно смотрелся бы драматический рассказ о гении, заблудившемся в небе. Но Баркас не был выдающимся поэтом. Совсем не был. «Арлекино» — это редкая химическая реакция из слов, музыки и образа, повторить которую уже было невозможно. Конечно, в Союзе писателей состояли и пили водку в ресторане ЦДЛ титулованные поэты, рядом с которыми даже скромный сочинитель Баркас мог показаться океанской яхтой. Но Борис, судя по всему, был человеком чрезвычайно гордым, и потому не воспользовался выходом в «открытое море» советской поэзии с гонорарами, сборниками стихов и домом отдыха в Коктебеле.
Пугачёва поддерживала общение с ним года до 1978 года. Потом он исчез. А она, вероятно, не очень искала. В чем ее никак нельзя винить: близкими друзьями они не были.
Говорят, еще одно достижение Баркаса — это Каркуша в «Спокойной ночи, малыши!». Именно он придумал образ этой вздорной, но обаятельной вороны.
После долгих семейных конфликтов Борис в буквальном смысле оказался на улице. Видимо жизнь среди бомжей в течение двух лет измотала его настолько, что он сам пришел в Центр социальной адаптации «Люблино».
Именно здесь в 2007 году его и разыскали юркие редакторы программы «Пусть говорят». По задумке телевизионных деятелей искусств в студии должно было состояться прилюдное свидание Баркаса и Пугачёвой — тридцать лет спустя.
Пугачёва, получив приглашение на запись программы, ответила уклончиво. Баркас ощутимо нервничал.
