Насчет «бросить петь» — явное кокетство. Куда бы она это бросила? Но Паулс действительно перепахал ее своими клавишными руладами. Забавно, что за весь период сотрудничества они сделали всего восемь песен. С Зацепиным, например, Пугачёва натворила гораздо больше. Именно Паулс, согласно народной молве, стал кем-то вроде первого официального любовника Пугачёвой (она, дескать, вообще к прибалтам неравнодушна: у нее и дочка от какого-то такого же).
«Меня тогда совершенно не беспокоили все эти слухи, — говорил Паулс. — Потому что не было никакого повода. Но я с большим удовольствием вспоминаю эти богемные вечера у нее дома, когда все собирались: Резник, Болдин, много музыкантов. Была веселая жизнерадостная атмосфера, мы придумывали всякие шутки. Сколько раз бывал в Москве, всегда с удовольствием с ней встречался. Она тоже приезжала ко мне в гости в Ригу. И на моей даче бывала. Было много всяких приятных моментов».
Одним из таких моментов как-то стало посещение известного варьете «Юрас перле» близ Риги, куда Паулс пригласил Резника и Пугачёву с Болдиным.
Когда на сцену вышла высоченная местная певица и глуховатым голосом запела что-то по-латышски, Алла поинтересовалась у Раймонда, кто это. «Лайма Вайкуле», — ответил тот. И здесь же Пугачёва обратит внимание на экстравагантного танцора варьете — Бориса Моисеева. Но о нем речь позже.
* * *
В тот же паулсовский период, в 1983 году у Пугачёвой произошло неожиданное знакомство с другим композитором, весьма далеким от эстрады. Альфред Шнитке пригласил ее спеть одну из партий своей симфонической поэмы «Фауст».
Известная журналистка Инна Руденко так описала этот диковинный альянс:
«Шнитке — это же полуподпольное имя! Широко известный за рубежом, он был почти неисполняем у нас. Сам маэстро репетирует! (Не запутайтесь: Паулс тут не при чем. — А. Б.). В небольшой комнате, едва вмещающей музыкантов, вижу Шнитке, сидящего молча, в уголочке. А хозяйка всего — певица. Бледное ненакрашенное лицо, открытый высокий лоб. Явно недовольна чем-то, садится сама к роялю: "Вот, смотрите, это танго должно быть ресторанным, мещанским. А это — железное, как фашистский марш". Она начинает петь сидя, вполголоса. Потом встает. Голос уже звучит в полную силу: "Дайте мне сейчас колокола! Нет, не такие, здесь переход к року, колокола в его ритме, еще быстрее, еще тревожнее! Как на пожаре — вот так!"».
Работа над «Фаустом» шла очень тяжело. Алла, и без того склонная к мистике, тут получила богатую пищу для своей экспрессивной фантазии. Вещи происходили действительно пугающие. Когда певица брала ноты, чтобы порепетировать дома, то во всей квартире гас свет. Люся зажигала свечи, но их тушили порывы шального ветра.
Нечто похожее переживал и Шнитке. Пару раз он даже звонил Пугачёвой среди ночи и описывал свои страхи.
Но основное препятствие имело совсем не потустороннее происхождение и называлось Союз композиторов. Эстеты и радетели за высокое искусство, мягко говоря, не одобряли того факта, что в их святыню вторглась «эстрадная певичка».
Шнитке, в конце концов, слег с инфарктом, а когда оправился, то позвонил Алле и сказал, что сопротивление уж очень велико, и он не вправе рисковать. Пугачёва была сильно уязвлена.
Во время премьеры «Фауста» в Концертном зале имени Чайковского она одна бродила вокруг. Ее сильно знобило.
Но потом она будто выздоровела.
А сотрудничество с Раймондом продолжалось. Попутно общественность будоражили все новые слухи о перипетиях их романа. Апогеем стал сюжет о том, как ревнивица Пугачёва в ярости сломала жене Паулса руку. Или ногу.
Это рассмешило Аллу еще больше, нежели давешние рассказы, как она утюгом прибила мужа. Правда, из-за этих глупых слухов Пугачёва осталась без белого рояля. Дело в том, что Паулс обещал подарить ей инструмент именно такого цвета. (Как ни смешно, но она сама не могла тогда позволить себе эту роскошь: по сравнению с композитором и автором текста певица зарабатывала смехотворные деньги. И до сих пор вспоминает об этом с легкой обидой, но беззлобно. Она предлагала им «делиться» из расчета: первому и второму по 40 %, а ей 20, но не добилась особого успеха.) Так вот, Алла сама отказалась от белого рояля, чтобы не стимулировать лишний раз все эти безумные слухи. Тем более, что супруга Паулса несколько насторожилась, услышав об этом рояле.
Пугачёва же потом просто перекрасила свой старый черный рояль в белый цвет.
Между тем ее творческие отношения с Паулсом складывались не всегда беззаботно.
«Она уже была очень популярной певицей со своими манерами, — рассказывал Раймонд Волдемарович. — И она не любила, чтобы кто-то ей делал замечания. Алле казалось, что у нее все нормально. Но иногда мне приходилось с ней спорить. Как правило, когда вопрос касался костюмов. Я выступал в смокинге, и Алла поняла, что, работая вместе со мной, ей надо немножко изменить свой стиль. В народе преувеличивали, что я ее переделал. Ничего я не перевоспитал. Просто мы кое-что сделали вместе».
Сама Пугачёва потом назовет этот свой стиль стилем «гранд-дамы»: «Мне ужасно нравилось, что я могу стать нарядной, пышной».
В какой-то момент «тройственный союз», как окрестил его Резник, вдруг нарушил маститый поэт Вознесенский.
До этого Андрей Андреевич уже попробовал себя в «массовом искусстве» и весьма успешно: достаточно вспомнить его либретто к рок-опере «Юнона и Авось», написанной композитором Рыбниковым для «Ленкома». Была еще и песня «Танец на барабане», которую сочинил тот же Паулс, а спел Николай Гнатюк. Последнее произведение стало хитом сезона, хотя собратья по перу принялись обвинять коллегу Вознесенского: мол, потрафляет наш шестидесятник дурным вкусам. (Зато «потрафление» хорошо оплачивалось.)
А затем поэт облек в стихотворную форму легенду о художнике Нико Пиросманишвили, который, согласно преданию, «продал картины и кров и на все деньги купил целое море цветов». И все для того, чтобы ублажить свою возлюбленную:
Он тогда продал свой дом,
Продал картины и кров
И на все деньги купил
Целое море цветов.
Миллион, миллион, миллион алых роз
Из окна, из окна, из окна видишь ты,
Кто влюблен, кто влюблен, кто влюблен и всерьез
Свою жизнь для тебя превратил в цветы.
Песня «Миллион алых роз», которая, по сути, стала третьей визитной карточкой Пугачёвой после «Арлекино» и «Королей», рождалась непросто.
«Поначалу к этой песне Алла вообще очень негативно отнеслась, — вспоминал Паулс. — Я помню, как она ругалась с Андреем Вознесенским. Ругалась, что этот текст ей не подходит, что это за слова такие — "миллион алых роз"!».
Надо заметить, что и мелодия новой песни показалась Пугачёвой слишком примитивной. Впрочем, для нее стало уже привычным делом вносить свои поправки.
Например, Алла в свое время подредактировала песню «Эти летние дожди» Марка Минкова. «Однажды, — говорил Марк Анатольевич, — она мне сказала: "Ты знаешь, я записала твои "Летние дожди". Тебя не было, и мне было так хорошо работать: никто на меня не давил". Поэтому существует несколько вариантов "Летних дождей". Дело в том, что я все-таки сделал тот вариант, который устраивал меня».
