Остановись, мгновенье! Пожалуй, это самая ранняя датировка Пугачёвских фантазий. Пока лишь спонтанное, трогательное девичье привирание. От «крестьянской» Америки до космоса с его сигналами пройдет несколько эпох. Но первые позывные раздались тогда, в школьных коридорах, где разносился запах кислых щей.
* * *
Лет с двенадцати она начала писать стихи и песни. Было у нее, например, такое трогательное произведение:
Я встретила его в школе музыкальной.
Держал в руках он скрипку и смычок…
Мелодия этой песенки подозрительно напоминала романс «Я встретил вас», но это Аллу не сильно смущало.
Еще одна ее песня повествовала о некоей романтической девушке: «А в нашем подъезде Ассоль живет…». Непростые, драматические отношения с окружающим миром складывались у этого персонажа. Хоть она и была Ассоль, но все называли ее просто Аня… Что ж — потенциальный подростковый хит.
Родители приносили домой пластинки: Утесова, Шульженко, Эллу Фицджеральд — все, чем была богата фирма «Мелодия». Однажды кто-то дал Алле послушать пластинку французской певицы. Алла сначала даже не прочла толком, как произносится ее имя. Завела трескучий черный диск и обомлела. Женщина вибрирующим прокуренным голосом пела: «Non je ne regrette rien…».
«Эдит Пиаф» — прочитала Алла, поднеся к глазам обложку. «Я ни о чем не жалею».
Скорее всего, это была пластинка, изданная в Москве в середине 1960-х: песни Пиаф перемежались рассказами о ней Натальи Кончаловской (жены Сергея Михалкова, мамы Никиты и Андрона).
Интересно другое. В 1997 году, когда Пугачёва будет готовиться к конкурсу «Евровидение», она запишет три варианта песни «Примадонна» — на русском, английском и французском. Последний почти никто не слышал. Но именно благодаря французской версии можно ощутить буквально генетическую связь двух могучих «П».
В интервью журналу «Советская жизнь» в 1977 году Пугачёва сказала: «…Идеалом для меня была и остается Эдит Пиаф… Слушая ее песни, я постоянно ловлю себя на ощущении, что это моя мать — насколько я понимаю, что она делает, что она хочет сказать, мне это так близко, что просто мороз по коже…».
* * *
Алле было четырнадцать лет, когда Бориса Михайловича посадили на три года за хозяйственные злоупотребления. Это случилось в расцвет эпохи Хрущева, в 1963 году, когда власти вдруг рьяно принялись чистить ряды хозяйственников.
Борис Михайлович был тогда директором по сбыту Талдомской обувной фабрики. Все детство Аллу сопровождали терпкие запахи кожи: отец то и дело приносил с фабрики какие-то кусочки. К нему приходили сослуживцы, они раскладывали эти куски на столе и о чем-то подолгу говорили. Зинаида Архиповна только успевала подносить им чай.
Часто Борис Михайлович отдавал дочке совсем мелкие обрезки, которые она вертела, рассматривала, примеряла к куклам, к своим немногочисленным платьицам. Но обувная кожа была слишком груба, поэтому она просто аккуратно складывала все это богатство в коробочку, где и забывала надолго.
Но однажды папа вручил ей кусочки очень мягкой кожи. Аллочка обрадовалась, а Борис Михайлович сказал: «Это лайка!».
Девочка убежала к себе в комнату, сжав в кулачке подаренные куски. Она рыдала над ними: зачем зарезали собачку лайку? Они же хорошие: людей на Севере возят, в космос летают. Борис Михайлович смеялся и весь вечер пытался доказать Алене, что собачку никто не убивал.
…И теперь папу, ее веселого папу посадили в тюрьму!
Когда милиционеры ушли, оставив на полу разбросанные книги, бумаги, одежду и унеся с собой несколько вещей Бориса Михайловича, Алла спросила заплаканную маму:
— За что папу посадили?
— Ох, доченька… Он… Он нарвал цветы в чужом саду…
Что действительно натворил директор по сбыту, сейчас восстановить очень сложно. Похоже, и сама Пугачёва этого не знает до сих пор. Его приговорили к трем годам.
Теперь, после ареста мужа и «конфискации имущества», Зинаиде Архиповне пришлось срочно искать работу, благо дети уже подросли и не требовали поминутного внимания. В школьном журнале Аллы за восьмой класс, который автору удалось разыскать в Объединенном архиве учреждений народного образования Москвы, в графе «Род занятий и место работы родителей» значится следующее — «Универмаг № 41, зам. зав. отдела готового платья». Про отца — ничего.
Тут позволим себе сделать отступление. Образовательный архив близ Таганки стал той terra incognita, которую автор с наслаждением открывал. Архивные тетушки, не избалованные вниманием прессы, глядели совсем не чопорно и с удовольствием помогли разыскать ветхие классные журналы и даже сделать копии заветных страниц. Но, упомянув в книге это учреждение, автор невольно открыл путь в сокровищницу для всех. В архив потянулись журналисты в поисках утраченного времени звезд эстрады и кино. Когда спустя несколько лет автор оказался там, работая над биографией другого персонажа, тетушки встретили уже совсем неласково:
— Вот вы тут ходите, а потом нас же ругают! Не будем ничего давать, только по особому разрешению!
* * *
Для всех соседей, приятелей, одноклассников существовала лишь одна версия затянувшегося отсутствия папы: он в длительной командировке.
Вместо положенных трех лет Борис Михайлович отбыл в исправительной колонии полтора года. Его амнистировали с формулировкой «за примерное поведение». На самом же деле преследования хозяйственников незаметно для общественности признали ошибочными и просто пытались по мере возможности дать «задний ход».
Можно сказать, что Пугачёву повезло. Достаточно вспомнить самое громкое дело начала 1960-х — валютчиков Рокотова и Файбищенко. Да, они не были хозяйственниками, расстреляли их просто за хранение валюты.
А Бориса Михайловича даже восстановили в партии.
Алла уже достигла шестнадцатилетия, но все еще продолжала носить свою ненавистную косу-селедку. Зинаида Архиповна и слышать ничего не хотела о каких-то там стрижках, укладках, прическах.
Мама и бабушка вообще долгое время вполне искренне не замечали Аллиного взросления. Зимой, когда за ней заходил кто-то из ребят, чтобы пойти в кино, бабушка могла громко крикнуть из кухни: «Алла, а ты теплые штаны под платье надела?».
Первый «Пугачёвский бунт» случился осенью 1962 года. В разгаре был Карибский кризис, на Кубе размещались советские ядерные ракеты, чем Америка была весьма недовольна. Словом, мир стоял на пороге Третьей мировой. Вмешаться в глобальный конфликт решила Алла Пугачёва, которой было тринадцать лет. Вместе с одноклассником Володей Штерном они задумали сбежать на Кубу. Сперва им предстояло добраться до Ленинграда, а там сесть на корабль и плыть к Фиделю Кастро.
До Кубы они не доехали совсем чуть-чуть: высадили в Бологом и отправили домой.
А кризис между тем благополучно разрешился.
…Как-то всем семейством Пугачёвы отправились в гости к маминой подруге тете Люде. Последняя была женщиной «современных взглядов», что иногда приводило к легким размолвкам между ней и Зинаидой Архиповной.
