Потом похожая история случится с песней «Кукушка» Никиты Богословского. Композитор будет в негодовании от того, что певица без согласования с ним изменит в мелодии несколько нот. «Это не моя песня!» — воскликнет Богословский.
— Значит моя, — парирует Пугачёва (дело происходило на одном очень большом банкете). — И гонорары за нее буду получать я!
Богословский, легендарный острослов, никак не ожидал такого поворота беседы и даже не нашелся, что ответить. Не зря он за много лет до этого назвал Пугачёву «играющей певицей».
«У нее был свой подход, — продолжает Паулс. — Она знала, как ей будет удобнее. Я мог бы отстаивать то, что написал, но я этого не делал: поскольку все-таки это эстрадный жанр. Хотя в некоторых песнях по сравнению с моими оригиналами есть некоторая вольность».
Сама Пугачёва спустя много лет будет с улыбкой вспоминать: «…Я упиралась рогом на "миллион роз". Как я ее не любила! Чем больше я ее не любила, тем популярнее она становилась».
Когда автор этих правдивых строк спросил у маэстро, какие же из его песен Алле нравились, тот ответил после паузы:
— Нет, она всегда старалась про мои песни в моем присутствии сказать что-то пренебрежительное. Это такой ее стиль, барский, что ли — всех под себя. Хотя она понимала, что у публики она имела успех большой с этими песнями.
Однако пугачёвский «рог» мог появиться по совершенно отдельной причине. Дело в том, что в 1968 году Лариса Мондрус, которая тогда жила в Риге, спела песню на латвийском языке с очень сложным названием: «Davaja Marina meitinej muzinu». Это была грустная песня про девушку на ту самую мелодию, которая через пятнадцать лет обрастет розами. Сочинил ее совсем молодой Раймонд Паулс. Вот ее припев:
Davaja, davaja, davaja Marina
Meitenej, meitenej, meitenej muzinu
Aizmirsa, aizmirsa, aizmirsa iedot vien
Meitenej, mejtenei, meitenei laimiti…
Даже не зная латышского, можно легко напеть его на известный мотив. Только надо верно расставлять акценты. Скажем, в имени «Марина» ударение на последний слог.
Забытая мелодия была Паулсу настолько дорога, что он хотел воскресить ее.
И не зря старался. Потом «миллион» перепоют сотни артистов. «Розы» будут звучать на разных языках, включая японский.
А Пугачёва скорей всего просто не хотела пользоваться нотами не первой свежести. Вряд ли она не догадывалась о существовании латышской версии. А если бы и не догадывалась, то ей уж точно указали бы эстрадные цветоводы, какие «шипы» в этих самых розах из Латвии.
Но — что удивительно! — история, совершенно аналогичная «Арлекино», повторилась и вовсе не как фарс.
Илья Резник ревниво отнесся к Аллиной «измене» с Вознесенским. Прежде всего потому, что его уже давно задевало высокомерие «настоящих» поэтов по отношению к «братьям меньшим», пишущим слова для эстрадных песен. Особенно обижало Резника слово «текстовик», которое то и дело слетало с уст интеллектуалов в адрес песенников.
Позже Резник напишет маленькую пьесу — несколько сцен из жизни знаменитой певицы Ларисы Преображенской. (Ремарка, описывающая ее комнату, отметит и белый рояль). В одном эпизоде возникает поэт Вунякин, он принес свой сборник «Окоем», которым очень гордится. Конечно, Резник открещивался от всех намеков и аллюзий, но у Преображенской явно «торчат» рыжие локоны Пугачевой, а Вунякин очень смахивает на Вознесенского с его знаменитой поэмой «Оза». Вот отрывок их диалога:
«Вунякин: Лариса… Твое творчество всегда страдало от твоей, прости меня, неразборчивости. Тебе необходима высокая поэзия, сотворенная чистым русским языком! Ты читала мой "Окоем"?
Певица: Там есть одно, более или менее приличное.
Вунякин: Всего одно?!
Певица: Да, одно. Если как следует над ним поработать, то могут получиться неплохие слова для танцевальной песенки».
После небольшого спора Преображенская выносит приговор:
«Певица: Многие полжизни бы отдали, чтобы сочинить так называемый шлягер. Ан нет! Пороху не хватает! Проще поэму в тысячу строк смастерить».
В результате Певица грубо выставляет поэта Вунякина и швыряет ему вслед сборник «Окоем».
Как и все эпохальные вещи Пугачёвой, «Миллион алых роз» преподносили сюрпризы своей хозяйке.
В конце 1982 года во время съемок программы «Новогодний аттракцион» (в эфир она вышла 1 января 1983 года) Алла пела эту песню, сидя на трапеции — такова была режиссерская задумка. Кто-то забыл прикрепить ее пояс к страховочному карабину, и она взлетела под самый купол на скользкой перекладине, лишь держась руками за тросы. При этом она еще должна была открывать рот, изображая пение (на телесъемках всегда звучит фонограмма).
«Хорошо, что у меня одно место мягкое, — смеялась уже потом Пугачёва. — А будь худая, соскользнула бы.». Реальный полет над залом, о чем часто грезила Алла, оказался жутковатым.
«Это была страшная история, — вспоминает режиссер Евгений Александрович Гинзбург. — Причем первым, кто понял, что случилось, был я. Я сидел в ПТС (передвижная телевизионная студия — авт.) и следил за ситуацией. А остановить что-либо было уже невозможно. Единственное, что я мог сделать, это сообщить через помощника страховщикам, что Алла не пристегнута. Но она все честно сыграла и была совершенно свободна на трапеции».
«Новогодние аттракционы» собирали телезрителей три года подряд — 1981, 1982, 1983. Вечером 1 января наступившего года эта программа демонстрировалась по Первому каналу.
Режиссер Евгений Гинзбург прославился во второй половине семидесятых как постановщик знаменитых телевизионных «Бенефисов»: Ларисы Голубкиной, Людмилы Гурченко. Подобные музыкальные телешоу тогда были жемчужинами эфира. Если бы в то время кто-нибудь удосужился заняться телеметрией, то эти развлекательные передачи завоевывали бы 98 % аудитории (как в официальных данных об активности населения во время выборов в Верховный Совет). Каждый «Бенефис» пробивался в эфир мучительно, и, в конце концов, Гинзбургу запретили их делать.
«Тогда вместе с Игорем Кио мы придумали "Новогодний аттракцион", — рассказывал Евгений Александрович, — большое праздничное шоу в Московском цирке. Сразу было ясно, что одним из ведущих будет сам Кио, но потом мы задумались о его партнерше. И решили, что это будет Алла. Она с удовольствием согласилась».
Гинзбург знал Пугачёву со времен Пятого конкурса артистов эстрады, когда он снимал ее задумчивый «проход» по коридору среди портретов.
«А в 1975 году мы начали работать над программой "Волшебный фонарь". Там была нахально наворованная нами западная музыка. И в частности одна вещь из Jesus Christ Superstar, но с нашим текстом. Для этого требовалась серьезная вокалистка, и вся наша группа решила, что лучше, чем Пугачёва, никто этого не сделает. В кадре же у меня была танцовщица, певшая ее голосом».
