В том же 1982 году умер отец Пугачёвой — Борис Михайлович. В тот момент рядом с ним не оказалось даже Зинаиды Архиповны, она отдыхала в санатории под Звенигородом.
Когда Алла узнала о смерти отца, с ней случилась настоящая истерика. Она редко когда говорила о Борисе Михайловиче, все больше о маме, но только самые близкие люди знали, как сильно она его любила.
И в том же году умер Брежнев — тот самый мелкий политический деятель, который, согласно анекдоту, жил в эпоху Пугачёвой.
Глава 25
Концерт во МХАТе
«Пришла и говорю»
Конфликт с Ахмадуллиной
Борис Моисеев
Клавдия Шульженко
— Ну, а что же это за название: «Пришла и говорю»? — председатель худсовета скривился. — Куда это вы пришли и что это такое вы говорите?
— По-моему, ясно, куда я пришла и что я говорю, — Алла закурила. — Пришла к своему зрителю и пою для него.
— Ну так и скажите по-человечески: Алла Пугачёва поет для зрителя, для — там, не знаю, — народа… А то слишком претенциозно получается.
— Но это еще и песня так называется: музыка Аллы Пугачёвой, а слова, между прочим, Беллы Ахмадуллиной.
— Ну, мы тут все уважаем и Аллу Ахатовну и вас, Белла. э-э. Борисовна. Но речь идет о большом концерте на много тысяч человек. Вас любит народ, значит, вы должны чувствовать свою ответственность перед ним. Подумайте получше: было же удачное название «Монологи певицы», в Париже с ним выступали. Ну поймите нас правильно, вы же не газета, извиняюсь, «Правда», чтобы прийти и так вот говорить.
После трехмесячных дискуссий с худсоветом название для новой программы удалось-таки отстоять.
Правда, не сложились отношения с автором эпохального названия — Беллой Ахмадуллиной. Если верить легенде (опять-опять!), дело было так. Пугачёва пригласила Ахмадуллину на свой концерт, посадила в первом ряду. Но когда Алла начала песню на стихи Мандельштама с искаженным текстом, Ахмадуллина резко встала и вышла из зала. Речь о песне «Ленинград»: «Я вернулась в мой город, знакомый до слез.». Дело, пожалуй, не в том, что Пугачёва сделала песню от женского лица, а в том, что у Мандельштама нет слова «Ленинград» — у него «Петербург». Ну и разбитная мелодия с этими трагическими стихами не очень вяжется. Музыку сочинила Пугачёва, а текст ей, конечно же, предложил Стефанович, знаток высокой поэзии.
Короче, Ахмадуллина была раздражена и попросила передать Пугачёвой, что «вышло постановление правительства: Мандельштама со сцены не петь».
* * *
Еще в 1981 году Пугачёвой удалось сделать в свежем спорткомплексе «Олимпийский» свою репетиционную базу. До этого она обреталась во Дворце культуры АЗЛК у метро «Текстильщики», что на самом деле было удобно, ибо жила неподалеку, в Вешняках. Но теперь администрация «Олимпийского» поставила условие — ежегодно проводить большие концерты. Для Пугачёвой, как легко догадаться, условие было приемлемым. На том и порешили. (Уже позже в «Олимпийском» будет оборудована студия «Алла», разместится офис фирмы «Алла», а потом еще и редакция журнала «Алла».)
Но теперь она хотела не концерт, а шоу, грандиозное по «колбасным» советским меркам. Как у фирмы — с ударением на «ы».
В программе «Пришла и говорю» Пугачёва решила все сделать сама: свои песни, своя режиссура, ну и, само собой, свой голос. Теперь, как ей казалось, она вплотную приблизилась к воплощению своей мечты — созданию Театра.
За полгода до этого, в декабре 1983 года, ее пригласили выступить во МХАТе. Неизвестно, почему в эту интеллигентскую цитадель вдруг пригласили певицу, «работающую на потребу толпе», то ли хотели феномен изучить поближе, то ли изысканно покуражиться.
Она пела два часа без антракта.
Олег Ефремов, главный режиссер, потом признавался, что попал на это выступление случайно и был поражен, как мощно Пугачёва работает с залом, как устанавливает контакт со зрителем.
А когда концерт закончился, в гримерку к уставшей Алле явилась целая делегация актеров театра во главе с величественной Ангелиной Степановой (тогда она была, помимо прочего, парторгом МХАТа). Ангелина Осиповна, обращаясь к гостье, патетически провозгласила:
— Да вы, милочка, отменная драматическая актриса! Вам надо играть! Играть!
А в марте 1984 года вышел журнал «Театр», с обложки которого смотрела Пугачёва в том самом красном балахоне. Дело невиданное! А за «занавесом» «Театра» притаился большой публицистический очерк о Пугачёвой Ирины Василининой, известной критикессы. (Заметим, в то время журнал был заповедником либерализма, откуда позже вырвались в большой мир огнедышащий публицист Александр Минкин, знаток высокой политической кухни Сергей Пархоменко, экс-министр культуры и шоумен Михаил Швыдкой и многие другие.)
Василинина писала: «Помню ее вечер в Доме литераторов. Вышла, вернее, выбежала на сцену бравурно, весело, сверкают глаза, улыбка, развеваются волосы, платье, руки с привычной ловкостью держат микрофон, поправляют шнур от него, играют с копной кудрей… Гремит музыка… Но это антре наталкивается на вежливое молчание зала. Она поет песню за песней, в ответ жидкие хлопки, холодноватое выжидание. Контакт явно не налаживается. Положение трудное для любого исполнителя. Тогда Пугачёва, как всегда активная и откровенная в своих взаимоотношениях с публикой, подходит к рампе: "Ну и трудно мне, — говорит она. — Глаза у вас как лед. Но я должна вас победить, и я добьюсь этого. Вот увидите". Она победила. Полностью. Безоговорочно. Ее не отпускали со сцены, гром аплодисментов сотрясал зал. Она пела, уходила за кулисы, снова возвращалась. Концерт продолжался и, казалось, не будет ему конца.
Не уверена, что при обращении к феномену Пугачёвой стоит тревожить социологов и психологов, занимающихся изучением зрителя. Дело в том, что сами понятия "кумир", "идол", "звезда" для нашего искусства и для нашего зрителя не очень характерны. Тех, кто имеет право претендовать на эти "звания", за всю историю нашего театра, кино, эстрады можно насчитать так немного (да и можно ли вообще — вопрос совершенно открытый), что трудно сейчас углубляться в эту проблему. Пожалуй, можно сказать, что вся система нашей культуры исключает понятие "звездности", не приучает к нему ни зрителя, ни исполнителя. Идол, звезда ли Пугачёва — не знаю. Но сегодня она в центре нашего пристального внимания, хотя и бесспорной любимицей ее не назовешь, столько разноречивых суждений рождает само ее имя, так уклончивы оценки ее творчества, так сильно подчас недоверие к пути, по которому она идет».
Но Алла шла очень уверенно. Хоть путь ее был тревожен.
Для нового шоу она пригласила танцора и хореографа Бориса Моисеева.
Впервые Моисеев увидел ее в начале 1970-х годов в Каунасе, в ночном клубе «Орбита» (в Прибалтике уже тогда осмеливались делать ночные заведения по западному образцу). Алла тогда приехала к Кристине, которая жила у родителей Миколаса Орбакаса.
