Экономическая привлекательность такого курса для стран Западной Европы и Японии состояла в экономическом восстановлении, сопровождавшемся в Соединенных Штатах существенным увеличением реальных доходов среднего класса и квалифицированной части рабочих. Такое положение обеспечивало как их удовлетворенность политическим курсом, так и существенное расширение рынка для производственных предприятий Соединенных Штатов.
Идеологической основой этого курса являлось обязательство впервые полностью воплотить в жизнь политические обещания либерализма двухсотлетней давности: обеспечения всеобщего избирательного права и создания функциональной системы представительной демократии. Это было достигнуто в ходе борьбы с коммунистическим «тоталитаризмом», и потому de facto означало лишение коммунистов политических прав.
Формально странам Западной Европы и Японии, с одной стороны, и рабочему классу этих стран как самостоятельной страте — с другой, был обещан допуск к процессу принятия коллективных политических решений. На самом деле на протяжении приблизительно четверти века все основные политические решения в рамках миросистемы принимались лишь небольшой группой элиты Соединенных Штатов. Это называлось лидерством Соединенных Штатов. Западная Европа и Япония играли в этом процессе второстепенную роль, как, впрочем, в большинстве случаев и движения рабочего класса.
2. Точно так же, отношения между Соединенными Штатами и СССР внешне выглядели совсем не тем, чем являлись по сути. Внешне Соединенные Штаты и СССР оставались идеологическими противниками, ведущими между собой холодную войну, причем на самом деле не с 1945, а с 1917 г. Они отстаивали разные концепции социального блага, исходящие из различных представлений об исторической реальности. Социально-политические структуры двух стран были совершенно различны, а в некоторых отношениях — диаметрально противоположны. Более того, оба эти государства во весь голос заявляли о глубине этих существующих между ними противоречий и призывали все другие народы и страны четко определять свои позиции и присоединяться либо к той, либо к другой стороне. Достаточно вспомнить знаменитое изречение Джона Фостера Даллеса: «Нейтралитет аморален». Аналогичные заявления делались и советскими руководителями.
Тем не менее, в действительности дело обстояло иначе. Европа была разделена примерно по той линии, на которой советские и американские войска встретились в конце Второй мировой войны. К востоку от нее располагалась зона советского политического господства. Соглашение, достигнутое Соединенными Штатами и СССР широко известно и совсем несложно. СССР мог делать все, что ему заблагорассудится в восточноевропейской зоне (то есть, насаждать там зависимые от себя режимы). Но при этом существовали два рабочих условия. Во-первых, обе зоны должны были неукоснительно соблюдать мир между государствами в Европе и воздерживаться от каких бы то ни было попыток изменять или свергать правительства в другой зоне. Во-вторых, СССР не должен был ни получить помощь от Соединенных Штатов на свое экономическое восстановление, ни рассчитывать на такую помощь в будущем. СССР мог брать, что сочтет нужным в Восточной Европе, а правительство США сосредотачивало свои финансовые ресурсы (весьма значительные, но, тем не менее, ограниченные) на поддержке Западной Европы и Японии.
Это соглашение, как мы знаем, работало прекрасно. Мир в Европе был нерушимым. В Западной Европе никогда не возникала угроза коммунистического восстания (за исключением Греции, где СССР посеял смуту среди коммунистов, а потом бросил их на произвол судьбы). Со своей стороны, Соединенные Штаты никогда не поддерживали многочисленные попытки восточноевропейских государств ослабить советский контроль или положить ему конец (1953, 1956, 1968, 1980-81
[3]). План Маршалла был рассчитан только на Западную Европу, а СССР создал нечто подобное в виде СЭВа.
СССР можно рассматривать в качестве субимпериалистической державы по отношению к Соединенным Штатам постольку, поскольку он поддерживал порядок и стабильность в своей зоне влияния, что на самом деле увеличивало способность Соединенных Штатов к поддержанию собственного мирового господства. Сама напряженность той идеологической борьбы, которая, в конечном итоге, не имела большого значения, играла на руку Соединенным Штатам и была для них серьезным политическим подспорьем (как, несомненно, и для руководства СССР). Кроме того, как мы увидим далее, СССР служил Соединенным Штатам своего рода идеологическим прикрытием в странах третьего мира.
3. Третий мир никогда не спрашивали — ни в 1945 г., ни позднее, — нравится ли ему и согласен ли он с тем миропорядком, который был установлен Соединенными Штатами, выступавшими в тайном сговоре с СССР. Им, естественно, в этом миропорядке была отведена не самая желанная роль. В 1945 г. странам третьего мира было предложено совсем немного в сфере политики, и еще меньше — в сфере экономики. Со временем они смогли получить чуть больше, но уступки им всегда предоставлялись крайне неохотно, и лишь за счет их боевитости и непокорности.
В 1945 г. никто всерьез не воспринимал третий мир как политическую силу на мировой арене — ни Соединенные Штаты, ни СССР, ни старые колониальные державы Западной Европы. К любым жалобам относились с удивлением, а тем, от кого они исходили, советовали хранить терпение, приводя доводы теории «получения благ сверху» в ее всемирном варианте.
Чтобы в этом вопросе не оставалось сомнений, следует отметить, что Соединенные Штаты имели собственную программу для стран третьего мира. Она была провозглашена Вудро Вильсоном в 1917 г. под названием самоопределения наций. Со временем каждый народ должен был получить коллективные политические права на суверенитет, точно так же, как каждый гражданин получал индивидуальное политическое право участия в выборах. Эти политические права позднее предоставили бы странам третьего мира возможность для самосовершенствования, чего-то, что после 1945 г. стали называть национальным развитием.
Ленинизм в идеологическом плане принято считать прямой противоположностью вильсонианству. Однако на самом деле он во многом явился воплощением в жизнь концепции Вильсона, программа которого для стран третьего мира была попросту переведена Лениным на марксистский жаргон — ее стали называть антиимпериализмом и построением социализма. Такое положение наглядно отражало реальные различия в подходе к вопросу о том, кто будет контролировать политические процессы на периферии миросистемы, но в действительности программы были идентичны по форме: сначала должны были произойти политические изменения с целью достижения суверенитета (в колониях впервые, и действительно впервые в тех странах третьего мира, которые уже были независимыми); затем должны были следовать экономические изменения, подразумевающие создание эффективной государственной бюрократии, улучшение процесса производства («индустриализация») и создание социальной инфраструктуры (в частности, в области образования и здравоохранения). Результат, который обещали как сторонники Вильсона, так и приверженцы Ленина, состоял в том, чтобы «догнать» более развитые государства, сократив разрыв между богатыми и бедными странами.
