Продолжая внутренне кипеть, она последовала за Тоби в дом, прислушалась к пронзительному скрипу двери и вспомнила, что еще не успела рассказать ему о вспышке Филиппа Хьюита в пабе. Почему-то говорить об этом ей не хотелось. Видимо, Тоби сейчас расположен спешить с выводами. Лес Хьюит мог постоять за себя – по крайней мере, судя по его репутации. А вот его сын – другое дело.
В доме смердело. Даже хуже, чем когда Берди побывала в нем в прошлый раз. Но тогда дверь была распахнута настежь. А за краткое время, пока дверь оставалась закрытой, запах крови, пыли и затхлости усилился и сгустился. Хорошо еще, что мух нет, подумала она. Будь сейчас день, сразу налетели бы сотни мух. Особенно в такую жару. От этой мысли ее замутило.
– Ну что? – произнес Тоби.
Она огляделась и сглотнула:
– Когда я заходила сюда, дверь была приоткрыта. Свет выключен. Я включила его. Играл транзистор. Я к нему не прикасалась, но, по-моему, Грейс Лэм – девушка-подросток, которая тоже здесь побывала, – позднее сбила транзистор со стола, а потом ее мать, тоже заходившая сюда, выключила его.
– Что они вообще тут делали?
– Наверное, Грейс проскользнула в дом, пока я сидела с Джудом на тропе, ожидая «скорую». Я не видела, как она подходит к дому. О том, что Грейс здесь, я узнала, когда она с воплем вылетела за дверь. Похоже, она рассчитывала застать в доме своего дядю: свет, радио, – вот и…
– Ну, он ведь действительно находился там?
– Розали и Чудик – это брат Тревора – пришли следующими. И сразу бросились в дом. Остановить их я не смогла. Почти всю кровь размазали по полу они. Остальную я и, наверное, еще кто-то. Этих пятен я здесь раньше не видела.
Тоби с бесстрастным лицом присел на корточки возле трупа.
– Их и быть не могло, если убийце повезло, – ответил он. – Всего один сильный удар – вот и все, что ему понадобилось. Пожалуй, молотком. А ты как считаешь?
Бездушная скотина, думала Берди. Ничто в нем не дрогнуло. Но пока она наблюдала за ним, ее ярость стихла. Если она видела десятки трупов, то он – сотни. Состояние многих было гораздо хуже, чем на сей раз. Тоби привык к этому и закалился. Редко сочувствовал человеческим существам, которые видел растерзанными, обезображенными, разлагающимися в неглубоких могилах, коченеющими в гостиных пригородных коттеджей, выброшенными, словно мусор, в темные городские закоулки. Он не размышлял о потерянных надеждах этих людей, их возможностях, любви и стремлениях. Не думал о том, за что они боролись и чему радовались. Не пытался представить, какими стали бы они, если бы избежали страшной участи и остались в живых.
Это не означало, что Тоби на такое не способен. Или что ему чужда жалость. Берди знала, что это не так. Просто он машинально абстрагируется от этой части своего «я», пока работает. Не может позволить себе показать ее, если хочет выжить. Если собирается и впредь выполнять свою работу. Изо дня в день, неделю за неделей, год за годом. Вот она, оборотная сторона правосудия. Ее сторона. Внезапно Берди порадовалась, что Джуда нет с ними и он этого не видит. Не знает, с чем она вынуждена справляться. Иначе ему стало бы тошно. Казалось, Джуд вдруг исчез из ее жизни, а Тоби, наоборот, вернулся в нее. Словно эти двое не могли сосуществовать вместе. Как тьма и свет. «Я сообразила, – поняла Берди. – Мне нужно поспать».
– Я взяла из спальни одеяло, чтобы укрыть Джуда, – продолжила она. Как это было, Берди помнила смутно, но знала, что это произошло.
Тоби тяжело вздохнул, однако промолчал. Берди наморщила лоб. Ее не покидало ощущение, будто она должна сообщить Тоби еще о чем-то. О том, что видела, но не осознала. Что-то насчет спальни…
Тоби поднялся.
– До приезда врача делать здесь нечего, – произнес он. – Врача, фотографа и этих шутов гороховых с пылесосами, пластиковыми пакетами и пинцетами. Милсон сам за ними присмотрит. Это он любит. Господи, на сей раз придется осторожничать на каждом шагу.
Он сунул руки в карманы, огляделся, но с места не двинулся. Просто смотрел. И Берди смотрела вместе с ним. На запертую на засов заднюю дверь. Пыльную плиту. Кухонную раковину с брызгами воды. Две смятые банки из-под пива, валявшиеся возле красного мусорного ведра. И третью, на полу возле трупа. На компьютерную технику на кухонном столе – чистенькую, серую и безмолвную. На кровь, размазанную по полу и краю стола, по разбитому транзистору, дверному косяку и одному из стульев. На кровавые следы, оставленные руками и ногами. Ее собственными, а также руками и ногами Грейс, Розали, Чудика. Может, даже Джейсона, Цикады, Сью, Пег… Единственным человеком, который так и не побывал в этой комнате, оказалась Энни. Хотя именно она имела на это полное право.
«А где Кит?»
Эта мысль возникла внезапно. Берди открыла рот, чтобы заговорить с Тоби, но заметила, что он смотрит поверх ее плеча в сторону двери. Высокий и поджарый мужчина с густой копной седеющих светлых волос поднялся на веранду. При нем была сумка из тех, какие носят врачи. Незнакомец вошел в комнату, посмотрел на Тоби, Берди, труп Тревора Лэма, и уголки его губ приподнялись. Привычное выражение, отметила Берди, увидев мимические морщинки на лице незнакомца, протянувшиеся от углов губ к низу подбородка.
– Лэнки, – произнес он, кивнув Тоби и уставившись на Берди.
Это его фамилия. Доктор Лэнки. Берди понадобилось время, чтобы сообразить это. Врач представился таким тоном, словно высказывал замечание. Правда, это слово не могло относиться ни к Тревору Лэму, ни к Тоби, ни тем более к Берди, а самому доктору подходило идеально – настолько, что, наверное, причинило немало страданий в ранней юности
[7].
Доктору Лэнки было, наверное, лет пятьдесят, но его старило узкое загорелое лицо, костистый нос, глубоко посаженные глаза, тонкие губы и маленький подбородок, а также множество глубоких морщин. В сочетании с чертами лица они придавали ему почти комически траурный вид. Казалось, его нарисовали как карикатуру, и размашистые черные линии, набросанные художником, сами собой преобразились в живого человека.
– Дэн Тоби, – представился полицейский, протягивая руку.
Доктор Лэнки слегка склонился и подал Тоби непомерно длинную руку, сохраняя дистанцию.
– А это Верити Бердвуд, – сообщил Тоби. – Она обнаружила труп.
Доктор Лэнки кивнул, подумал, решил заодно пожать руку Берди и повторил свою фамилию – на случай, если в первый раз она ее не услышала, – а потом переключил внимание на труп, лежавший на полу.
– Так… Наконец-то.
Заявление прозвучало странно, и до врача, видимо, это дошло. Не сводя глаз с пола, он продолжил:
– К этому все шло с тех самых пор, как он родился, этот парень. – Доктор Лэнки тяжело вздохнул. – Но теперь его беды закончились.
Берди вспомнила, откуда знает фамилию врача.
– Это вы первым осматривали труп Дафны Лэм? – спросила она.
