Тут, как будто они заранее это репетировали, Ханна посмотрела в объектив и произнесла:
– Я сказала ему: «Твое время еще не пришло».
Ведущие одновременно вздохнули в свои микрофоны, а за ними вздохнула вся аудитория. Люк одарил Ханну улыбкой.
Я сделала вид, что сую палец себе в горло.
Когда восторги стихли, Люк продолжил:
– После того как меня выписали из больницы, я чувствовал себя потерянным. Мне было очень… грустно. Я ни с кем не мог обсудить то, что со мной произошло, потому что меня не готовы были выслушать. Все хотели, чтобы я снова стал прежним.
Под «всеми» он имел в виду меня.
Мне вспомнился тот вечер, когда я пришла к нему домой на Калетти-Спагетти и он показал мне статьи про спортсменов. Я попросила его больше об этом не читать. А в тот день, когда он вернулся в школу, я уговорила его сходить со мной в забегаловку и сказала: «Представим, что кафе – это машина времени. Как только мы туда зайдем и сядем за наш столик, мы перенесемся на две недели назад. Ничего плохого не случилось, никто не пострадал и не пострадает». Даже в то утро в больнице, когда медсестра заявила, что он чуть не умер, Люк прошептал: «Не чуть». Я его услышала. Но не стала уточнять, что он имел в виду.
Если бы я его выслушала, возможно, он поделился бы своей историей со мной, а не с Ханной?
Последние несколько недель я винила в их внезапно завязавшейся дружбе те злополучные десять минут, но не я ли на самом деле была виновата?
– Я не мог спать, – продолжал тем временем Люк. – Я боялся закрыть глаза. Боялся, что уже не проснусь. А потом Ханна предложила снять видео, и после этого мне сразу стало намного легче. Я не хотел его никому показывать, но теперь даже рад, что вышло иначе. Теперь я могу выговориться.
Он выглядел совершенно уверенным в том, что правильно поступил, сказав Ханне, сообщив об этом всему миру. А мне казалось, будто в сердце у меня поворачивают нож.
Время от времени Ханна поглядывала на Люка, и оператору эти моменты явно нравились. Он брал ее лицо крупным планом, переводил камеру на Люка, а когда они улыбались друг другу, показывал в кадре их обоих, и из-за этого они походили на влюбленных голубков.
– Что ж, вы очень милая пара, – сказал один из ведущих.
– Это точно, – согласился второй.
Люк рассмеялся.
– Мы не встречаемся. – Он повернулся к Ханне и улыбнулся. – Мы просто друзья. Хорошие друзья.
А потом камера повернулась к Ханне. У нее горели щеки. Я начинала сомневаться, что она разделяет мнение Люка.
– Да, так и есть, – сказала она, быстро овладев собой.
И улыбнулась Люку.
Он улыбнулся ей в ответ, и по его взгляду я поняла, почему он доверился не мне, а Ханне.
Она его выслушала.
Ханна
Я сидела у себя в номере, когда в дверь постучали. Я открыла и увидела на пороге Люка. Он держал в руках упаковку мармеладных мишек, два шоколадных батончика и две бутылки колы.
– Я ограбил мини-бар. Хочешь напиться вместе?
– Конечно. – Я шире распахнула дверь, чтобы он вошел.
После выступления на «Доброе утро, Лос-Анджелес!» нас пригласили на «Утро на шестом». Я думала, что Люк откажется, но когда папа предложил ему остаться еще на одну ночь в Лос-Анджелесе, ему как будто даже понравилась эта идея.
Он плюхнулся рядом со мной на кровать и бросил между нами пакет с мармеладом.
– Это для кого? – спросила я.
– Для нас обоих.
Это напомнило мне об Эмори. Когда мы устраивали пижамную вечеринку, она приносила попкорн, а я – мармеладных мишек. Однажды я сказала, что ей слабо́ будет зажевать одновременно и горсть попкорна, и горсть мармелада. Она закинула их в рот, прожевала и заявила: «Знаешь, даже вкусно». А потом рассмеялась и выплюнула все в мусорную корзину: «Шучу. Фе. Отвратительно».
Я надорвала пакет с мишками, а Люк положил оба шоколадных батончика на ладони и взвесил их, как будто на весах.
– Наверное, тебе больше нравится «Твикс»?
– О-о, как ты узнал? – умилилась я и бросила в рот мармеладного мишку.
– Ну, мы же «милая пара». Мне полагается знать такие вещи. – Он протянул мне «Твикс». – Просто угадал.
Я взяла еще одного мишку и бросила Люку в лоб.
– Жаль, что я в тебе совершенно незаинтересована!
– О, разумеется, ты была бы заинтересована, если бы твое сердце не было занято кем-то другим. – Люк поиграл бровями.
Я густо покраснела, прямо как во время передачи.
– Никем оно не занято.
Когда ведущие назвали нас парой, я сразу подумала про Аарона и про то, как он ревновал меня к Люку. И как мы потом целовались. Мы целовались целую вечность, и никто нам не помешал. От этих мыслей я залилась краской.
Люк рассмеялся.
– Ты совсем не умеешь врать. Ну, колись. Кто это?
– Никто. – Я попыталась сохранить нейтральное выражение лица, но мне это давалось с трудом.
Я не могла ему сказать. Никто не знал про Аарона. Даже не знаю, почему я так среагировала сегодня на сцене. С того разговора в папином кабинете я его игнорировала, хотя он забрасывал меня сообщениями с извинениями и умолял ему ответить. Я сразу же удаляла каждое новое сообщение.
– Скажи.
Я подцепила выбившуюся из покрывала нитку и накрутила на палец.
– Ну, есть один парень.
– Отличное начало. И?
– И… Раньше я его ненавидела. А потом узнала поближе и прониклась симпатией. А потом он показал себя не с лучшей стороны, и я…
Я хотела сказать, что теперь снова его ненавижу, но осеклась. Ненависть – слишком громкое слово. Я не то чтобы ненавидела Аарона – просто не готова была его выслушать. Пока что.
– Классика романтической комедии. Здорово. Продолжай.
Я легла на кровать и задрала ноги к потолку.
– Мне не следовало в него влюбляться.
– О-о… Так это еще и табу? Становится интереснее. Почему не следовало?
– Причин так много, я даже не знаю, с чего начать.
– Назови одну.
Люк вытянулся на покрывале рядом со мной. Он вскрыл свой «Сникерс», подпер щеку ладонью и откусил большой кусок батончика.
– Ладно. Он работает в церкви.
– То есть в твоей школе.
– Да.
– Роскошный уборщик?
Я рассмеялась.
– Нет.
Мне казалось, я вижу, как у него в мозгу вращаются шестеренки.
– Учитель?
