– И тебе становится легче, когда ты об этом говоришь.
– Почему-то да.
Голос у него звучал так, будто Люк вполне ожидал, что я убегу от него с криками, как только он во всем признается, но мои чувства к нему ни капли не изменились.
– Я тысячу раз пересматривала твое видео, – сказала я. – И записала все твои интервью на этой неделе и их тоже пересмотрела по несколько раз. И в одном я уверена наверняка: этого парня я люблю ничуть не меньше, чем блестящего полузащитника старшей школы «Футхил». Ничего не изменилось.
Я почувствовала, что он улыбается, хотя и не видела его лица.
– Это же называется «полузащитник», правильно? – уточнила я.
– Ага. – Люк усмехнулся.
– Отлично.
– Я должен был раньше тебе сказать.
– Я должна была тебя выслушать.
Ханна
Когда я вышла из отеля, на улице было еще темно, и центр Лос-Анджелеса казался непривычно тихим и безлюдным. Я подтянула одну, затем другую стопу к бедру, растягивая мышцы, а потом повторила то же самое с другой ногой. Встряхнула руками, размяла шею и пустилась бежать.
Музыка гремела в ушах, и я подстраивалась под ритм. Приятно было проноситься мимо незнакомых зданий и заворачивать на новые улочки. Я не знала, куда мчусь, но меня это и не волновало. Я просто радовалась свежему воздуху, возможности побыть одной, твердому асфальту под ногами. Уверенно размахивая руками, я прибавила скорости.
Мили через три мне на глаза попался небольшой парк. Свернув налево, я побежала по тропинке мимо бейсбольной площадки и качелей, выискивая глазами камень, которым можно было бы заменить мое любимое место для медитации. Ничего не нашлось.
Я сделала петлю, вернулась к высокой деревянной горке у входа и принялась ее рассматривать. По шее стекал пот. Верхушка горки показалась мне вполне подходящей для умиротворенного миросозерцания, и я взобралась на нее по лестнице. Огляделась. Меня прикрывали деревянные боковины горки, рядом никого не было, так что я заняла удобную позу и села.
Я выключила музыку, вынула наушники и поставила таймер на десять минут. Опустила подбородок на грудь, закрыла глаза и позволила щебетанию птиц и шуму проезжающих мимо машин то проникать в мое сознание, то растворяться в небытии.
* * *
Через час я встретилась в фойе отеля с Люком. Вид у него был очень энергичный.
– Я так понимаю, ты поговорил с Эмори? – спросила я.
– Мы до трех ночи болтали. – Он шумно выдохнул и жестом показал на вход в кафе. – Давай выпьем кофе, пока ждем такси.
Я рассмеялась.
– Не похоже, чтобы тебе оно было нужно!
– Не важно. – Он направился к кафе, продолжая разговор, и я поспешила за ним, с трудом пытаясь подстроиться под его широкий шаг. – Мы все обсудили. То, что со мной произошло. Как я себя чувствовал. Она задавала вопросы и внимательно меня слушала, и… Я рассказал ей то, чем еще ни с кем не делился. То, в чем даже самому себе не смел признаться.
– Замечательно, – отозвалась я.
Мне стало немножко обидно, что со мной он поделился не всем, но я понимала, что так думать неправильно.
– Скорее бы покончить с этим интервью, добраться до дома и вернуться к обычной жизни.
Я уже не могла сказать наверняка, какая она – обычная жизнь. Вот уже два дня я избегала Аарона. На сообщения Алиссы отвечала как можно более коротко. На папины – только когда он писал по насущным вопросам. Что обо всем этом думала мама, я понятия не имела, потому что не брала трубку, когда она мне звонила.
– Она расстроена, что я не приду на премьеру, – продолжил Люк. – И что ты тоже ее пропустишь.
Наверное, нехорошо было этому радоваться, но я все равно обрадовалась. Даже несмотря на то, через что мы с ней прошли, для Эмори было важно, приду я или нет. И это вселяло в меня надежду.
Люк подошел к прилавку и стал изучать меню на настенной меловой доске, при этом продолжая со мной разговаривать.
– Еще она расстроена, что на спектакль придет Дэвид. Она его просто ненавидит. Не понимаю, почему. Мне он кажется довольно приветливым.
У меня скрутило живот. Люк не понимал, за что Эмори ненавидит Дэвида, но я все знала. И прекрасно ее понимала. Я представила себе Эмори на сцене и в костюме, которая смотрит в зал и видит его в первом ряду.
– Ты что-нибудь будешь? – спросил Люк, показывая на меню.
Я помотала головой. Наверное. Пожалуй, все-таки помотала, потому что услышала, словно сквозь туман, как Люк заказывает кофе и рогалик. От одного упоминания еды к горлу подступила тошнота.
Ей придется выступать перед ним. Как она это выдержит? Вдруг меня осенило: она выступает перед ним и своей мамой каждую секунду каждого дня с того злополучного вечера в декабре. Она играет роль, когда они вместе с мамой ходят смотреть платья, решают, кто где будет сидеть, какие заказать букеты, как оформить приглашения. По утрам, спускаясь на кухню, она всегда должна быть готова войти в роль – на случай если Дэвид остался на ночь. И она исполняла свою роль всякий раз, сидя вместе с ним за одним столом. Не представляю, как она с этим справлялась. Но ведь так оно и было.
И этому надо было положить конец.
Я должна была это сделать.
Кто еще, если не я?
– Ханна? – Люк смотрел на меня, держа в одной руке кофе, а в другой коричневый пакетик. – Эй? Ты в порядке?
Я была не в порядке. Далеко не в порядке.
– Ты должен прийти сегодня на ее выступление, – выпалила я, не дав себе времени подумать.
– Ага. – Люк сощурился. – Я тоже так думаю.
Живот скрутило еще сильнее.
Если ты ему проговоришься, Ханна, то все. Я никогда тебя не прощу. Мы больше никогда не сможем быть друзьями.
– Я должна кое-что тебе рассказать.
У меня появилось странное чувство, будто сознание отделилось от тела и я нахожусь в этом кафе лишь отчасти. Я уже пожалела о своих словах, мне захотелось взять их назад. Но в глубине души я знала, что поступаю правильно.
Люк подвел меня к ближайшему столику, и мы сели друг напротив друга.
– Что случилось?
У меня дрожали руки и стучали челюсти, и я не представляла, как перенесу следующие несколько минут. Это вышло совершенно незапланированно.
– Эмори была рядом на всех важных этапах моей жизни. Она есть на фотографии, где я делаю свой первый шаг – на лужайке между нашими домами. – Я не задумывалась над тем, что сказать. Просто говорила то, что первым приходило на ум. – Она присутствовала при моем крещении, ездила на каждое крупное выступление «Рассвета Воскресения», пришла меня поддержать, когда я сдавала на права. Когда умерла моя бабушка, Эмори неделю от меня не отходила. Она приносила мне конфеты, залезала ко мне в кровать и смотрела вместе со мной фильмы, и я плакала у нее на плече, пока не выплакала все слезы.
