– Нет, ты сначала скажи, радость моя, врет Амалия или правду говорит.
Красивый, глупый, самоуверенный...
Удара локтем под дых хватило, чтобы Серафим со стоном сложился пополам. Шпилька со звоном упала на пол. Рая испуганно вскрикнула.
– Амалия говорит правду. – Я подняла шпильку и зажала ее в кулаке. Получилось весьма грозно: шпилька длинная, тонкая – покруче заточки будет. Хотя, наверное, этот хлыщ заточек в своей жизни никогда и не видел.
Он видел. Или не видел, но понял, что я не расположена к пустым угрозам, потому что дернулся было в мою сторону, но тут же замер.
– Ты что?! Я же пошутил! – В зеленых глазах вспыхнуло искреннее, ничем не замутненное недоумение. – Дура, да?
– А я не шучу. – Я поскребла кончиком шпильки поверхность стола, звук получился мерзостный, Серафим поморщился. – И не надо меня лапать, договорились?
Он ничего не ответил, косясь на шпильку, уселся за стол, максимально далеко от меня, рявкнул:
– Рая, где мой омлет?!
– И на Раю орать не надо. – Я поправила сползающие очки, улыбнувшись недоброй улыбкой.
– А то что будет? – огрызнулся он.
– Да мало ли, – сказала я неопределенно.
– Странная ты какая-то стала.
– Ну так кома – это ж тебе не отдых в санатории. Может, у меня за то время, что я при смерти была, произошла переоценка ценностей.
– И что конкретно ты переоценила? – Зеленые глаза подозрительно блеснули.
– Да откуда мне знать, – я равнодушно пожала плечами, – я ведь не помню ничего.
– Совсем, что ли, ничего?
– Вот те крест.
Странный у нас получался разговор: теперь уже вполне миролюбивый, почти родственный. Может, этот Серафим не конченый дурак, может, парень с понятиями...
– Завтрак, – Рая поставила перед нами тарелки с омлетом. – Приятного аппетита.
– Спасибо, – ответили мы синхронно и так же синхронно придвинули к себе тарелки.
Омлет был просто шикарный: нежный, воздушный, в меру прожаренный, с восхитительным беконом в качестве бонуса. Что ни говори, а готовит Рая замечательно.
– Рая, а как бы мне в город смотаться? – спросила я, дожевывая последний кусок бекона.
– В город? – Рая казалась озадаченной. – Евочка, так ты же сама вчера Олега уволила. Не помнишь?
– Ну почему же не помню? Очень даже помню, но ведь уволила я только водителя, а машина-то осталась.
Рая смотрела на меня с таким недоумением, что я начала уже было волноваться, что сказала что-то не то.
– Эй, подруга, – вмешался молчавший до этого Серафим. – На хрена тебе машина без водителя?
– Чтобы поехать на ней в город, – объяснила я очевидное.
– А за руль сама собираешься сесть?
– Разумеется.
– А с правами как?
– А что у меня с правами?
– А то, что нет у тебя прав, подруга. Ты у нас бесправная. – Серафим усмехнулся. Получилось двусмысленно, а я двусмысленности не люблю.
– Это в каком смысле?
– А в том, что водить машину ты не умеешь. – Улыбка Серафима сделалась радостной-радостной.
Вот приплыли! Кто бы мог подумать, что в наш просвещенный век кто-то может не уметь водить машину. Да не кто-то, а я сама. Обидно-то как! Привыкла я, понимаешь ли, к машине, а от общественного транспорта меня колбасит. Конечно, есть еще такси, но в него после случившегося меня и калачом не заманишь, я лучше пешком ходить буду...
– Евочка, а зачем тебе в город? – прервала мои раздумья Рая.
– К доктору, – почти не соврала я. – Сама ж говорила, нужно поберечься. Вот я и хотела заехать в клинику, поговорить с доктором, уточнить, как именно беречься.
– Может, на такси тогда? – предложила она. – Пока нового водителя не наймем?
– Такси исключено. – Я мотнула головой и поморщилась от волны головокружения.
– Давай подвезу. – Серафим всматривался в мое лицо так пристально, что, будь я более чувствительной, мне бы непременно стало неловко.
К счастью, особой чувствительностью и тонкой душевной организацией я сроду не отличалась, поэтому тут же согласилась:
– Давай!
– Встречаемся в холле через час. – Он выбрался из-за стола.
Я дождалась, когда Серафим выйдет из кухни, и требовательно посмотрела на Раю:
– Ну, рассказывай!
– Что рассказывать, Евочка? – Та присела к столу, как прилежная ученица сложив руки на коленях.
– Что он за фрукт такой, этот Серафим.
– Фрукт, – повторила она. – Это ты правильно подметила, Евочка. Серафим – он такой... непредсказуемый. Вот, кажется, шутит, смеется, а потом раз – и становится мрачнее тучи, грубить начинает, придираться. Амалия всегда грубиянкой была, а этот... непредсказуемый.
– А почему он со мной так фривольно? Мы с ним дружили раньше, что ли?
– Дружили? – Рая взглянула на меня почти с испугом. – Нет, Евочка, вы никогда не дружили. – Она задумалась. – У вас отношения были какие-то странные. Ты к Серафиму всегда прислушивалась, делала, как он велит, никогда с ним не спорила.
– Можно подумать, я вообще с кем-нибудь спорила. – Я воткнула шпильку в волосы.
– Нет, – Рая покачала головой, – с ним ты как-то по-особенному себя вела, робела перед ним сильно.
Значит, робела сильно?! Диагноз ясен – первая любовь, крепкая и чистая. Кто ж виноват, что объект – бездельник и повеса?! Любовь зла, полюбишь и Серафима. Вот почему он меня лапал. Привык, наверное, что ему это позволено... Придется отвыкать, блондины, даже такие красивые, не в моем вкусе, а лапать себя за просто так я вообще никому не даю.
– Вы только однажды очень сильно поссорились, даже кричали друг на друга, – Рая покосилась на приоткрытую дверь и перешла на шепот. – Как раз в тот день, когда ты в аварию попала.
Очень интересно. Любовь крепкая и чистая криков и ссор не предполагает.
– А чего ругались, ты не знаешь? – спросила я тоже шепотом.
– Я не подслушивала, Евочка. – Бледное Раино лицо побледнело еще сильнее.
– Я понимаю, но ругаются обычно громко, вдруг ты что-нибудь услышала.
– Да, – она кивнула. – Серафим сказал, что у тебя сроку один день и что он молчать не будет, а ты ответила, что тебе теперь все равно.
– Что все равно?
– Да откуда ж мне знать, Евочка?! Ты всегда такой скрытной была. Ты мне вообще ничего не рассказывала, только про Егорку, да и то потому, что... – экономка осеклась.
– Почему? – тут же насторожилась я.
