– То есть ты согласна? – В его голосе послышалась тщательно скрываемая надежда.
– На фиктивный брак да.
Мы уже стояли у двери моей комнаты, когда Лешик вдруг спросил:
– Ева, ты все еще его любишь?
– Кого? – От неожиданности я даже про головную боль забыла.
– Серафима.
– Леш, ты что! Как можно любить эту сволочь?! – Я осторожно погладила его по гладко выбритой щеке. – Спасибо, что проводил.
– Пожалуйста, Ева. – Он смотрел на меня так странно. Совсем недавно я уже видела подобный взгляд. Вчера вечером, когда была с Вовкой Козыревым. Ох, грехи мои тяжкие...
* * *
Сено колкое и щекотное. И чихать от него все время хочется. А небо над головой синее-синее, как Андрюшины глаза. Андрюша рядом лежит, запрокинув лицо к небу, улыбается. Рубаха расстегнута, и в вырезе паутина, почитай уже полностью сотканная. Красиво и страшно. На паутину смотреть боюсь, а когда Андрюшенька меня к себе прижимает и паучок моей кожи касается, душа точно в замогильный холод окунается.
А Андрюшенька будто и не замечает, что паутина меняется день ото дня. А может, и правда не замечает. Она же призрачная. Может, она ныне только мне одной и видима...
И то, о чем Стэфа предупреждала, уже началось. Поначалу-то это не очень заметно было. Просто уставать Андрюша стал сильнее. Один раз с коня упал, сказал, что голова закружилась. Хорошо, что конь смирный был, князь ничего не поранил, только головой стукнулся. Верно, оттого она у него теперь часто болит. Он мне о том не рассказывает, но я сама вижу: если глаза с ультрамариновых почти черными сделались, значит, донимают Андрюшеньку боли. Мне самой в такие минуты свет не мил. Моя бы воля, я б все его страдания себе забрала, а вот паутину снять не решаюсь.
– Сонюшка, солнышко. – По голосу слышу, что Андрюшенька улыбается. – Знаешь, а я ведь нынче каждый день живу, как последний: все звонче, вкуснее, ярче, чем прежде. Спасибо тебе за это счастье.
Приподымаюсь на локте, хочу увидеть счастье в его глазах, а вижу кровавую дорожку от носа до подбородка, и рубаха белоснежная вся в алых пятнах, а ненасытный паук точно светится...
– Что с тобой, Сонюшка? – И глаза темно-синие, в черноту. Значит, голова болит, а он не признается. – Ты побледнела сильно. Нездоровится тебе, солнышко?
Не могу ничего сказать, только отворачиваюсь, чтобы Андрюшенька моих слез не заметил...
* * *
Очутившись в своей комнате, я первым делом выпила обезболивающе. Оказалось, что запасы мои почти на нуле, осталось всего две таблетки. Хоть бы не забыть завтра заскочить в аптеку.
Я сбросила платье и туфли, прошлепала в ванную. Эмпирическим путем я уже выяснила, что от тепла головная боль становится слабее, значит, нужно сделать воду погорячее. Я открутила кран и забралась в ванну. Соль сыпать не стала, одна только мысль о посторонних запахах вызывала тошноту. Может, это не простая головная боль? Может, у меня мигрень начинается?
Все, не думать ни о чем, закрыть глаза, вытянуться в горячей воде, расслабиться...
Расслабиться не получилось, тихое «шлеп-шлеп» выдернуло меня из блаженного забытья, я открыла глаза и вздохнула. Мокрые следы босых ног на кафельном полу и полупрозрачная фигура в шаге от меня. И нет нам покоя ни ночью ни днем...
– Привет. – Как-то устала я бояться. – Давно не виделись.
– Привет. – Не скажу, откуда шел едва различимый голос. Вполне возможно, что он звучал прямо у меня в голове.
Призрачная фигура приблизилась и присела на бортик ванны. От нежданной гостьи ощутимо потянуло холодом, и я поежилась.
– Ты теперь так и будешь за мной ходить? – Если уж призрак решил пойти со мной на контакт, значит, нужно воспользоваться ситуацией и расставить все точки над «i».
– Время уходит. – Вода у бортика ванной вспенилась сама собой, и я увидела в сантиметрах от себя полупрозрачную тонкую руку, хотела закричать, но не смогла. Сумела лишь прошептать:
– Я усыновлю твоего мальчика. Ты же этого хотела?
– Да. – Что-то холодное коснулось сначала моего плеча, а потом запястья, того самого, с паутиной. – Спасибо.
– На здоровье. – А вода остыла. Еще чуть-чуть, и я тут околею. – Ты как-то получше стала выглядеть, в отличие от меня.
– Все не так пошло, как должно было. Здесь законы другие. Мы меняемся...
– Ну, ты меняешься, спору нет. А мне-то с чего меняться?
– Я хотела тебе помочь, но не могу. Наверное, это оттого, что мы с тобой по разные стороны. Паутина не пускает...
– Ты про цепочку? – Я с остервенением потерла запястье, точно надеялась стереть эту проклятую паутину. – Извини, бес попутал. Не надо было мне ее брать, да?
– Плетение скоро завершится. Ты не успеешь довести до конца то, что должна. – Призрачная фигура пошла радужными бликами. – Это нечестно, так не должно было случиться, я знаю. Мы с тобой скоро встретимся...
– Погоди-ка! – Я враз позабыла и про головную боль, и про остывшую воду. – Что значит встретимся? Где, там, где сейчас ты, или там, где я?
– Здесь туман вокруг и голоса, – сказала она вместо ответа. – Может, вдвоем нам будет веселее...
– Эй, мы так не договаривались. – Я попыталась сесть. – Я же тебе помогаю, делаю все, что от меня зависит!
– Я не могу ее снять. – Поверхность воды начала затягиваться тонким льдом. – Не могу тебе помочь, прости... – Прозрачная, точно вырезанная из хрусталя рука легонько коснулась моего лба, и я закричала...
...Мне больше не было холодно, и голова, кажется, не болела. Я лежала с закрытыми глазами и боялась пошевелиться. Все закончилось? Она ушла? Пусть бы ушла, потому что после ее визитов мне с каждым разом становится все хреновей и хреновей. Да и мало радости слушать такие вот неутешительные прогнозы. В сером тумане я уже побывала, мне там не понравилось, я туда больше не хочу.
Я открыла глаза. Вроде бы ничего потустороннего: кафель сухой, никаких мокрых следов на нем нет, и призрачной фигуры тоже, и вода теплая. Но почему-то розовая...
Вот черт, я осторожно, стараясь не делать резких движений, села, потрогала нос. Рука окрасилась красным. Так и есть – снова началось кровотечение. Может, вода слишком горячая?..
Чтобы выбраться из ванны, мне понадобились все мои силы, которых почти не было. Тело не слушалось, голова кружилась, перед глазами плавали фиолетовые круги. Что это со мной? Сколько ж можно?..
До халата я ползла на четвереньках, оставляя на полу красную цепочку кровавых пятен. На то, чтобы одеться, ушли последние силы, а мне еще нужно кого-нибудь на помощь позвать, потому что самостоятельно я, пожалуй, даже на ноги не встану.
Так, полежать немного, собраться, а потом аккуратненько, ползком, прочь из ванной. И что бы это такое тяжелое найти, чтобы в стену запустить? Вовка сказал – если что, стучись. Вот, «если что» уже наступило. Так, сумочка не годится, слишком легкая, книга тоже не подойдет. А пустая бутылка, оставшаяся после нашего вчерашнего ужина, – то, что надо. Нерадивые в доме Ставинских горничные, но мне это сейчас на руку.
