— Ты обещаешь мне?
Он даже не спросил что.
— Обещаю.
Ноги стали ватные, голова закружилась, как всегда после сильного напряжения. В глазах снова защипало. Я сама к нему прижалась, ухо мое припадало как раз к его сердцу, которое стучало спокойно и ровно.
— Я не хочу тебя убивать, Веторио…
— Ты такая замученная, Веста, — он тихо гладил меня по волосам, — ты сама-то из какого времени?
— Из этого.
— Что-то верится с трудом. Ты не такая как они. Они наивны и слепы, а ты всё понимаешь без слов.
— Если бы!
Я подняла к нему заплаканное лицо и встретилась с его губами. Мим, наверно, лопнул бы от злости! Мы стояли в темной барахолке, тесно прижавшись друг к другу, я целовала его, как свое убегающее счастье, нежно и отчаянно.
— Я, наверно, умру, если ты не придешь ко мне сегодня…
— Я приду.
Как это оказалось просто! «Я приду» — и всё. Я подумала, что ослышалась!
— Придешь? Правда? — переспросила я.
— Если не случится землетрясения, — усмехнулся он.
— Не шути так…
Через какое-то неопределенное время, я вспомнила, что мне вообще-то некогда. Я спешила, потому что заболела Корнелия, и к ней должен был приехать известный доктор из Семисора. Я видела его карету в окно, когда завтракала. Теперь он, наверное, был уже у нее.
22
Болезнь у Корнелии была нехорошая, та, что появилась у нас в округе совсем недавно, и никто не знал толком, что это такое. Ее называли просто Желтой лихорадкой, потому что лицо и тело покрывалось песочной сыпью, и человек метался в жару пока не умирал.
Корнелия приехала от Арчибеллы очень возбужденная, глаза ее горели, а щеки пылали. Она не вышла в тот день ни к обеду, ни к ужину, а когда я сама зашла к ней, лежала в постели с растрепанными волосами, что совсем на нее было не похоже.
— Веста! — сказала она, жадно вцепившись в мою руку, — я хочу быть колдуньей как ты! Я всё решила, я хочу!
— Я не колдунья, — ответила я, — то была шутка.
— Нет! Неправда!
Мне уже тогда показалось, что у нее жар, так горяча была ее ладонь.
— Чего ты хочешь, девочка?
— Его. Конрада. Я хочу быть с ним, и я на всё согласна!
— Такого средства у меня нет.
— Он любит меня, я знаю!
— Пока Леонард жив, это ничего не значит.
— Тогда Леонард умрет! — не помня себя от отчаяния, выкрикнула Корнелия.
— Опомнись! — осекла я ее, — что ты такое говоришь?!
— Тогда умру я, — сказала она уже тише.
И вот она умирала от этой непонятной Желтой лихорадки, как будто сама ее накликала. В изголовье ее постели стоял недовольный Леонард и совершенно убитый Конрад. В углу, возле тазика и горы полотенец ждали распоряжений Кьель и Лаиса. Доктор раскладывал на столе у кровати свои инструменты.
Он был рослый, ничуть не меньше моих баронов, а лицом совершенен и властен, как триморский император. Волосы были белые до плеч, лоб высокий и открытый, брови густые, строго сдвинутые, костюм черный без отделки. Я просто не могла оторвать от него взгляда, когда вошла. Именно таким я представляла Мима в его настоящем обличье!
— Давно она заболела? — спросил он деловито.
— Три дня назад, — ответила я, потому что все молчали.
Доктор посмотрел на меня, сразу, видимо, оценил мое положение в этом замке и стал обращаться только ко мне.
— Госпожа моя, — сказал он так снисходительно, словно произнес: «девочка», — я знаю эту болезнь и могу ее вылечить, но мне хотелось бы выяснить, с какими вещами больная имела дело в последние дни.
— Вы думаете, это колдовство? — спросил Леонард.
— Не думаю, барон. Некоторые болезни передаются через предметы без всякого колдовства.
— Если вы способны вылечить, так лечите! — не выдержал Конрад, — потом будете проводить дознание!
— Я прошу всех выйти из комнаты, — сказал властно доктор, — кроме одной служанки, которая мне поможет.
Он обернулся к служанкам, и мне показалось, Лаиса вся сжалась от страха. Кьель вызвалась сама.
Мы вышли из спальни в гостиную. Леонард плюхнулся в кресло, Конрад подошел к окну и распахнул его. За окном был желтеющий лес.
— Можно, я уйду? — спросила меня Лаиса, никогда я не видела мою неунывающую служанку в таком смятении.
— Ты как будто его боишься? — спросила я удивленно.
— Можно, я уйду? — повторила она.
Мне это не понравилось, но я, конечно, ее отпустила.
— Странный доктор, — сказал мне Конрад, — ты видела его инструменты?
— Откуда нам знать, чем сейчас пользуются столичные доктора?
— Впрочем, будь он хоть сам дьявол, мне всё равно, лишь бы он ее вылечил.
— Ты до сих пор ее любишь?
— Я любил ее всегда.
Леонард подошел к нам. Горечи у него на лице не было, одно недовольство.
— Чудес не бывает. Она умрет, — сказал он и уставился на брата.
— Тебя это ничуть не огорчает, — заметил Конрад.
— А тебя — напротив.
— Прекратите! — разозлилась я, — нашли время!
— Почему же? — ухмыльнулся Лео, — пусть мой брат расскажет, зачем моя жена ночью ходила к нему в спальню?
— Думай, что говоришь, — Конрада даже передернуло от таких слов.
— Я не думаю, я знаю. Да мне и не жалко для родного брата… мне просто противно, что ты всю жизнь строил из себя святого!
Леонард был не возмущен. Он, как ни странно, был искренне разочарован, и только это, наверно, удержало Конрада, чтобы не ударить его.
— Я не собираюсь перед тобой оправдываться, — сказал он холодно, — меня вообще не касаются досужие сплетни прислуги.
Мне кажется, они бы в конце концов подрались, в таком напряжении мы все находились, но в это время появился доктор. Он подошел спокойно и величественно.
— Через три часа она очнется. Через два дня встанет на ноги… А теперь я хочу увидеть ее вещи.
Братья переглянулись с изумлением. Ссора была тут же забыта. Я тоже облегченно вздохнула, хотя у меня появилось новое недоброе предчувствие. Но оно касалось уже не Корнелии.
— Идемте, доктор.
Из гостиной мы прошли в гардеробную, потом в столовую, потом осмотрели бельевую. В будуаре доктор с моего разрешения стал выдвигать ящики трюмо. Его заинтересовал небольшой розовый флакон из расписной шкатулки. Мне стало нехорошо.
