Я поднялась на крыльцо. Каждый мой шаг отдавался жутковатым эхом. Я постучала. Не дождавшись ответа, открыла дверь и позвала хозяев, заглянув в дом. Снова никто не ответил. Я вошла в прихожую. На полу были разбросаны какие-то вещи. Вроде бы ничего не пропало на первый взгляд. Как будто Чилтоны спешно покинули дом, сшибая все на своем пути. Бросили все и без оглядки сбежали отсюда.
Я их знала с рождения. Сколько я себя помню, мы всегда были соседями.
На обратном пути мне прямо под ноги выскочил заяц, и я чуть не вскрикнула от испуга. Мое сердце бешено колотилось. Мне не хотелось идти домой, говорить с мамой, видеть ее печальные глаза, и я свернула к амбару, где жил Эллис.
Погруженная в свои невеселые мысли, я ворвалась к нему без стука. Подняла голову и застыла.
У него была Лайла. Они стояли совсем близко друг к другу, о чем-то шептались и что-то рассматривали на комоде. Они оба резко обернулись ко мне и посмотрели так странно… Словно у них тут какой-то секрет. Словно я им помешала.
– Извините, – пробормотала я, чуть не сгорев от стыда, развернулась и убежала. Всю дорогу до дома я чувствовала на себе взгляд Эллиса.
Мама приняла новость стоически. Она не сказала ни слова.
– Мама, разве ты не беспокоишься о Бизи? – спросила я сдавленным шепотом. Страх встал комом в горле. По спине пробежал холодок. Это запретная тема. Мы с мамой ее не касаемся в разговорах, но слышим отовсюду: детям приходится хуже всего. – Может, нам тоже стоит уехать?
На запад или на восток, на юг или на север – не важно куда. Главное, чтобы отсюда.
Мама сидела, прижав кончики пальцев к губам и рассеянно глядя в окно. Я пыталась поймать ее взгляд, но она на меня не смотрела. Она превратилась в каменное изваяние.
Я смотрела на маму и думала о Чилтонах, которым хватило смелости себя спасти. Что же касается тех, кто остался, я уже не сомневаюсь, что нас всех перетрет в пыль и развеет по ветру, и ничего не останется. Ничего. Сначала не выдержат самые маленькие и слабые, а потом – все остальные.
27 июня 1934 года
Я все грешу, и грешу, и никак не могу прекратить.
Каждую ночь – одно и то же.
Я ложусь в постель и честно пытаюсь заснуть, но от жары мне не спится. Иногда мне начинает казаться, что я действительно слышу музыку, гремящую в «Шурум-буруме», и мои ноги сами отбрасывают одеяло и встают на пол, словно я – марионетка, подвешенная на нитях лунного света. Я одеваюсь, выхожу из дома под звездное небо и иду в город с единственной мыслью в голове: мне нужно снова увидеть «Электрику».
Я наблюдаю, как люди заходят в шатер. Люди, которые пользуются возможностью. Люди, у которых есть лишние деньги, или нет лишних, но они слишком беспечны и не умеют беречь те, что есть, или они так отчаялись, что им уже все равно.
Я сама толком не знаю, почему мне так нужно каждую ночь видеть этих людей. Может быть, все дело в том странном чувстве, что каждый день потихонечку отнимает какую-то часть меня. Эти ночные походы в город, когда я знаю, что увижу людей, выходящих из профессорского шатра и говорящих о своем исцелении, рождают во мне ощущение, словно я от чего-то спаслась. Вырвалась из своих собственных тесных рамок.
Я знаю, что никогда не побываю в Англии или в Китае, никогда не получу Эллиса и никогда не стану богатой. Но я хочу подержаться за этот шар с заключенной в нем молнией. Я тоже хочу настоящей жизни, и если нельзя воспользоваться возможностью, то можно хотя бы постоять рядом.
Сегодня утром перед самым рассветом меня разбудил странный стук. Это Эллис кидал камешки мне в окно.
Я открыла окно и спросила:
– Ты чего?
Конечно, у меня мелькнула мысль, что он пришел признаться мне в тайной любви.
Он встал подбоченясь, словно хотел показаться мне во всей красе.
– Я достал деньги, – сказал он будничным тоном, потом развернулся и пошел прочь.
28 июня 1934 года
Вчера я – голодная, невыспавшаяся, с ввалившимися глазами – стирала одежду. Мы теперь редко стираем белье, а грязную воду выливаем на грядки. Так вот, пока я стирала, приходил человек и забрал нашу последнюю корову, которая так отощала, что уже не давала молока. Не хочу даже думать о том, что он с ней сделает.
Ближе к вечеру Эллис перехватил меня на крыльце и вручил пачку зеленых банкнот, свеженьких и хрустящих.
Сначала я просто оцепенела, потом спросила:
– Где ты их взял?
– Какая разница?
Я попыталась вернуть ему деньги.
– Если ты их украл, я…
Он покачал головой.
– Я их не украл. Хорошо же ты обо мне думаешь!
Я ждала объяснений. И Эллис знал, что от меня не отделаешься так просто.
– Куда ты бегаешь по ночам? – вдруг спросил он. – Открой мне свой секрет, и я открою тебе свой.
– Какой секрет? Ты о чем?
Я засунула деньги в карман передника и как ни в чем не бывало продолжила подметать.
– Я тебя видел, Кэти. Видел, как ты вернулась почти на рассвете.
Я почувствовала, что краснею, и еще крепче сжала метлу.
– Ты с кем-то встречаешься? У тебя есть парень? – спросил он.
Я пыталась разглядеть у него на лице хоть какие-то признаки ревности, но он просто хмурился. Как мог бы хмуриться старший брат. Собственно, он и есть мой старший брат, разве что не родной.
– Конечно, нет.
Разговор зашел в тупик.
Я знала, что Эллис меня не поймет. Фыркнет и скажет, что я маюсь дурью. Но я знала и то, что он никогда не возьмет деньги назад. Да и что я теряю? Почему меня должно волновать, что обо мне подумает Эллис?
– Если хочешь, пойдем со мной, – сказала я неожиданно для себя. В конце концов, теперь я его должница. – Сегодня. В одиннадцать вечера.
Эллис резко выдохнул сквозь сжатые зубы, заложил руки за голову и улыбнулся. Сейчас я сижу на кровати, смотрю в окно на восходящую луну и жду, когда придет время.
29 июня, рано утром
Я могла бы и догадаться. Сегодня ночью, когда я вышла во двор, там стояла такая темень, что я едва не прошла мимо амбара Эллиса… Ночи уже давно не бывают такими темными.
Я была слишком взволнована и почти ничего вокруг не замечала. Я нащупала дверь, на цыпочках проскользнула внутрь и, встав на колени рядом с кроватью Эллиса, потрясла его за плечо, чтобы разбудить.
– Кэти, – прошептал он, открывая глаза.
– Ты идешь или нет? – У меня перехватило дыхание и голос сорвался. Мы с ним одни, он так близко… Я отодвинулась чуть дальше. Меня бросило в жар. Его комната – и весь мир вокруг, – все превратилось в раскаленную духовку.
