Он тряхнул головой, прогоняя остатки сна, сел на постели и включил лампу на тумбочке.
– Отвернись, – сказал он, и я отвернулась к стене, пока он одевался.
Тусклый свет лампы выхватил из темноты очертания мебели и немногочисленные личные вещи Эллиса. Я никогда не захожу в его комнату, но теперь знаю, что лежит у него на комоде. Фотография в рамке: я, Бизи и мама. Книжка, которую я дала ему почитать, но он ее даже не открывал. Браслет, который я сплела ему из соломы давным-давно. Вот что рассматривал Эллис в тот день вместе с Лайлой Перл. Вот на что я смотрела, когда вдруг услышала звук снаружи. Сначала я подумала, что это мама, и мне стало дурно при мысли, что она застанет нас вдвоем. Но звук был слишком быстрым и легким. Такой странный и непривычный, до боли знакомый. Мы с Эллисом растерянно переглянулись.
Я подошла к двери, вгляделась в темноту и не смогла сдержать радостный крик.
Сижу и думаю, как обо всем написать. Слова теснятся в голове, но какие-то бледные, неподходящие. Мыслей так много, а слов не хватает.
В мгновение ока мы оба выскочили из амбара и застыли, подняв руки к небу. Все сразу встало на свои места: слишком темная ночь, отсутствие луны – это тучи закрыли небо. Мы стояли, в изумлении глядя на этот клубящийся сумрак. Будь это не тучи, а сказочные драконы, мы были бы потрясены ничуть не меньше. Широко открыв рты, мы пили льющийся с неба дождь.
Дождь лил все сильнее, и я думала лишь об одном: «Только не прекращайся! Пожалуйста, не прекращайся!» Земля у нас под ногами впитывала воду, как губка.
Электрический треск пробежал вдоль забора. Вдалеке сверкнула молния, прогрохотал гром. Мы с Эллисом нырнули обратно в амбар и встали, привалившись к стене. Он вцепился в мой локоть. Его рука как-то странно дрожала. Я удивилась: с чего бы?
– Не трясись, – сказала я.
Эллис рассмеялся, словно это была самая бредовая просьба на свете. Собственно, так и было.
– Я волнуюсь, – сказал он.
«Это всего лишь гроза, и она далеко», – подумала я. Но потом он взял меня за талию. Из-под его пальцев посыпались искры.
Я попробую записать все подробно и четко. Видит бог, я уже тысячу раз мысленно переживала эти мгновения, чтобы ничего не забыть. Эллис положил руки мне на плечи и развернул лицом к себе. Но даже тогда я подумала, что это какое-то недоразумение и я все неправильно поняла. Все получалось как-то уж слишком глупо. Комната словно уменьшилась в размерах, мне вдруг стало трудно дышать. Я была не уверена до конца, пока его губы не обожгли мою щеку. Сначала щеку – неловко, у самого уха. А потом Эллис поцеловал меня в губы.
– Прости, малявка, – прошептал он, хотя в этом не было никакого смысла, потому что он поцеловал меня снова.
Он чуть отстранился, не сводя с меня глаз. Я смотрела куда угодно, только не на него, но чувствовала на себе его пристальный взгляд. Так мы и стояли, почти вплотную друг к другу, пока снаружи, со стороны дома не донесся звук, похожий то ли на кашель, то ли на судорожный шумный вдох. Эллис вскинул голову, прислушался и прошептал:
– Надо идти.
Он взял меня за руку и вывел под дождь. В доме зажегся свет, и на крыльцо вышли мама и Бизи. Бизи тут же спустилась во двор и принялась бегать кругами и прыгать от радости под тугими струями дождя. Мама подбежала ко мне и обняла за шею. Ее глаза сияли, она вся как будто помолодела – я в жизни не видела маму такой счастливой.
– Дождь! – прошептала она.
Вскоре ливень затих, осталась лишь мелкая морось. Мы подставляли руки под почти невидимые капли, не желая верить, что все закончилось, но дождь и вправду прошел.
И все-таки мы улыбались, хотя меня и трясло после всего, что случилось.
– Видите? – сказала мама. – Надо не терять веру. Все будет хорошо.
Мы подождали еще немного – не пойдет ли дождь снова, – потом нехотя побрели спать. Мы с мамой и Бизи – в дом, Эллис – в амбар. Я не сумела заставить себя оглянуться.
Я только что проснулась. На небе – ни облачка. Вчера, когда я ложилась спать, у меня в голове крутились три мысли, долго не дававшие мне уснуть.
Почему он так сделал?
Не жалеет ли он о сделанном?
Повторится ли это снова?
30 июня 1934 года
Утром я спустилась вниз и услышала, как во дворе кто-то кричит. Даже не кричит, а пронзительно воет. Сначала я подумала, что это какой-то зверь.
В замешательстве я выбежала из дома и увидела Бизи. Она в ужасе смотрела себе под ноги, а рядом с ней на коленях стояла мама.
И только потом я увидела Шкипера. Он лежал мертвым в грязи.
Мама делала что-то странное и непонятное. Склонившись над Шкипером, она приставила нож к его груди.
– Мама, не надо! Не надо! – умоляла Бизи, но мама не обращала внимания на ее крики. Меня поразило мамино лицо: суровое и печальное, полное мрачной решимости.
Я подошла к Бизи и закрыла ей глаза ладонями. Потому что я все поняла. Я поняла, почему надо так поступить с нашим любимым Шкипером, как бы это ни было страшно и больно.
Нам надо знать наверняка, от чего он умер.
Но, конечно, мы знали и так. Знали еще до того, как мама вспорола грудь Шкипера, и из разреза потекла не кровь, а какая-то темная жижа.
Его легкие были забиты пылью.
Все это время он медленно задыхался.
Из сарая выбежал Эллис и застыл, словно в трансе. Бизи вырвалась у меня из рук и помчалась к пруду – прямо к Галапагосе, которая наблюдала за нами, вытянув шею. Бизи принялась кидать в нее камни.
– Лучше бы ты умерла! – закричала она. – Ты, а не он!
Галапагоса зашипела и спрятала голову в панцирь. Я подхватила Бизи на руки и унесла в дом. Всю дорогу она брыкалась, кричала и кашляла.
2 июля 1934 года
Шкипер умер позавчера. Уже третий день в доме царят печаль и уныние. Бизи почти не выходит из своей комнаты и одевается во все черное. Ее бледное, убитое горем личико прячется под полами маминой черной шляпы, в которой та ходит в церковь. Не то чтобы мы все не скорбим по Шкиперу, просто нам больно смотреть, как по нему скорбит Бизи.
Все эти дни я только и думаю, что о «Шурум-буруме». Пытаюсь смириться с мыслью, пришедшей мне в голову в тот момент, когда я увидела мертвого Шкипера и поняла, что мне теперь надо сделать.
Случай остаться наедине с Эллисом выдался только сегодня утром. Мне хотелось побыть одной, я нашла тихое местечко в сарайчике, чтобы укрыться от всех и спокойно подумать. Но Эллис, наверное, видел, как я туда заходила, и увязался за мной.
Я даже не обернулась, когда он вошел.
Он сел рядом со мной и зажал руки между коленями.
Несмотря на то что между нами произошло, я не испытывала неловкости в его присутствии. Наверное, потому, что Эллис всегда умел слушать мое молчание. С самого детства. Он был единственным человеком в моем окружении, рядом с которым можно просто молчать и не бояться, что это его как-то заденет. Но я все-таки заговорила. Потому что мне нужно было спросить.
