– Ты сейчас говоришь точно как мама.
– Я с ней согласен. – Он надолго задумался, то ли подбирая слова, то ли решая, стоит ли продолжать. – И знаешь, Кэти, при всех твоих разговорах о том, чтобы уехать, на самом деле тебе не хочется никуда уезжать. Ты привязана к этому месту еще крепче, чем я. Здесь твой дом, и, если ты его бросишь, тебе будет больно. Больнее, чем ты думаешь.
Все мои пылкие возражения встали комом в горле.
– Я просто хочу, чтобы Бизи было хорошо, – прошептала я еле слышно.
Я слушала его хриплое, сбивчивое дыхание.
– Я тоже, – сказал он.
Я никак не могу заснуть. Все размышляю о том, что сказал Эллис. Неужели он прав, и я не такая уж храбрая, как мне казалось? Я всегда думала, что, если бы меня ничто не держало, я давно бы уехала посмотреть мир.
Если мне повезет, то волшебная сила «Электрики» вылечит Бизи, и мне не придется делать выбор.
11 июля 1934 года
Счастье, беспокойство и страх… Вот чем заполнены дни, и каждый следующий день не отличается от предыдущего. Мне так отчаянно хочется – постоянно, всегда – быть рядом с Эллисом, прикасаться к нему, пусть хоть мимоходом. Вот она, ниточка жизни, что пронизывает это мертвое место. Вчера ночью я долго не могла заснуть. Из-за того, что он был так близко, из-за переживаний за Бизи, из-за жары.
Сегодня мы получили письмо от Чилтонов, когда были в городе. (Успели вернуться до пыльной бури и целый вечер просидели дома.) Чилтоны сейчас в Сан-Франциско, ютятся в палаточном лагере для беженцев.
«В Сан-Франциско, – пишут они, – мы исчезаем».
В письме была страшная новость. Даже через столько недель после отъезда, даже уже надышавшись чистым воздухом, их младшая дочка, Лиззи, умерла от пылевой пневмонии.
17 июля 1934 года
Все так странно. Похоже по ощущениям на затишье перед пыльной бурей, что вот-вот разразится. Дом погружен в тишину. Эллис приносит продукты, помогает мне таскать лохани со стиркой до колодца и обратно, мы держимся за руки, и пока это все.
Во вторник у Бизи случился приступ, совершенно кошмарный. Только что все было нормально, и вдруг она в страхе кричит, зовет маму, говорит, что не может дышать. Приходил врач и вновь настоятельно призывал нас подумать об отъезде.
Мама бродит по дому как неприкаянная и подолгу стоит у окна, забросив почти все дела. Да и какие сейчас дела? Урожая нет и не будет, одежда вся истончилась и поизносилась, и теперь ее страшно стирать слишком часто, иначе она расползется в лохмотья. Вся работа по дому сводится к уборке пыли, и пыль есть всегда.
24 июля 1934 года
Я ничего не писала уже неделю. Бизи помнит про наш секрет, ходит за мной хвостом и шепчет, широко раскрыв глаза:
– Когда я поправлюсь?
Мама все видит, но думает, что Бизи просто кривляется, как всегда, и привлекает к себе внимание.
С каждым днем ее кашель становится вовсе не лучше, а только хуже. Я уже начинаю склоняться к мысли, что наш с ней секрет – совершенно не тот, о каком думает Бизи. Секрет в том, что я больше не верю, что «Электрика» ей поможет, и даже не знаю, вправду ли я в это верила изначально.
29 июля 1934 года
Вчера утром было так хорошо, солнечно и свежо. Как говорится, ничто не предвещало беды. Мы с мамой сидели на улице, наслаждаясь теплым солнышком и прохладным ветерком. Эллис качал воду из колодца, слушая радиотрансляцию бейсбольного матча. Бизи возилась неподалеку, рисуя палочками в пыли.
Мама сказала:
– Сегодня такой замечательный день. Я, пожалуй, пойду прогуляюсь.
Она подошла к Галапагосе, почесала ей шею, потом вышла за калитку и зашагала прочь по дороге. Я с беспокойством смотрела ей вслед. Это было совсем не похоже на маму: так вот взять и уйти, словно ее ничто не заботит.
Я твердила себе: «Надо встать и пойти подметать», – но никак не могла заставить себя подняться. Высоко в небе пролетела стайка дроздов. Странно, подумала я, обычно они не летают стаями. Но тут вдали показалась еще одна стая – густое огромное облако на горизонте. Я в растерянности посмотрела на Эллиса, он посмотрел на меня. Радио вдруг затрещало помехами и умолкло.
У меня внутри все оборвалось.
Птицы заполнили почти полнеба. Они летели в нашу сторону, слегка отклоняясь то влево, то вправо.
Когда я увидела клубы пыли, вставшие на горизонте, я сначала подумала – вопреки всякой логике, – что это горы. Что, может быть, воздух полностью очистился и теперь нам отсюда видна граница Колорадо.
Но горы росли, стремительно приближаясь. Мне стало дурно. На нас надвигалась даже не буря, а стена поднявшейся пыли.
Я увидела маму, всего на миг. Крошечная фигурка среди деревьев. Я крикнула ей, попыталась предупредить, но она меня не слышала. Она стояла спиной к надвигавшейся буре: еще не видела, еще не знала.
Ветер уже трепал мою юбку. Мы с Эллисом сорвались с места одновременно и бросились к Бизи. Я успела чуть раньше, подхватила ее под мышки, и мы все побежали к амбару Эллиса, потому что туда было ближе. Очередной порыв ветра ударил мне в спину, сбил меня с ног. Я подтолкнула Бизи к Эллису. Он схватил ее на бегу и крепко прижал к себе.
Мы ворвались в амбар, и в ту же секунду свет померк. Плотная пелена пыли закрыла солнце, и стало темно. Так темно, что на расстоянии в два шага было уже ничего не видно.
Мы забились в угол, тесно прижавшись друг к другу. Я закрыла рот и нос Бизи подолом юбки и сказала: «Не бойся, все будет хорошо». Эллис обхватил нас обеих двумя руками, словно мог защитить от пропыленного воздуха, обжигавшего горло и разъедавшего глаза.
Крыша над нами дрожала, стены стонали. Я знала, что они могли обвалиться в любую минуту и расплющить нас насмерть, если мы еще раньше не задохнемся от пыли, которую ветер задувал внутрь сквозь щели в стенах.
– Настал конец света! – завизжала Бизи, и это было так больно и страшно.
Так не должно быть, чтобы маленький и беззащитный ребенок переживал столько ужаса. Сквозь мою панику прорвалась ярость, бессильная ярость на бога, допустившего этот кошмар.
С каждой минутой буря лишь нарастала.
А потом снова стало светло, стремительно и внезапно, будто кто-то сорвал покров с солнца. Ветер стих. Мы медленно поднялись на ноги.
Я подошла к двери и осторожно выглянула наружу, чуть-чуть ее приоткрыв. Эллис встал у меня за спиной и прикоснулся к моей руке. Я тихо ахнула.
Мы вышли в какой-то другой, незнакомый мир. Словно ступили на поверхность Луны. Изгородей больше не было, пыль погребла их под собой. Маминого грузовичка больше не было, пыль погребла его под собой. Дом был на месте, но крыльцо скрылось под толщей пыли.
Мы стояли, щурясь на солнце, и ошеломленно смотрели на дорогу.
