Одинокая фигурка, в пыли по пояс, брела в нашу сторону.
Мама возвращалась домой.
30 июля, три часа ночи
Опять мне не спится. Воздух пропитан электричеством, трескучие искры пробегают по изгороди за окном. Жутковатые, нездешние, голубоватые вспышки. Земля как будто гудит и дрожит под ногами, еще сильнее, чем во время бури.
Вчера вечером, когда я уже собиралась ложиться спать, ко мне постучалась мама. Она держала в руках небольшой сверток, обернутый тканью. Держала так бережно и осторожно, что сперва я решила, будто она принесла фарфоровую куклу.
Она вошла ко мне в комнату, присела на кровать и сделала знак, чтобы я села рядом. Она долго молчала, мяла сверток в руках и не знала, как начать разговор.
Наконец она сделала глубокий вдох и все-таки заговорила:
– Вчера… я уже было подумала, что не сумею вернуться домой. – Она на пару секунд замолчала и продолжила с заметным усилием: – Впервые мне пришла мысль, что я уже никогда не увижу тебя и Бизи. Я успела о многом подумать и о многом же пожалеть, но больше всего я жалела о том, что ты не увидишь их.
Она развернула сверток и положила его на кровать между нами. Это была пачка писем в истрепанных и помятых конвертах.
– Прочитай их, – сказала мама. – Узнаешь кое-что обо мне. И о себе.
Она сгребла письма и сунула их мне в руки. Я растерялась и даже слегка испугалась, потому что у мамы было такое лицо… Я быстро перебрала конверты. Все письма были написаны одним человеком и отправлены с одного адреса. Ленор Олсток, Форест-Роу, Англия.
Мама тихонько откашлялась, старательно избегая смотреть мне в глаза.
– Потом, если захочешь, мы о них поговорим. Когда все прочтешь. Этот подарок мне надо было сделать давным-давно. – Она прикоснулась к конвертам и тут же отдернула руку. – Но это горький подарок. И мне… – Она шумно втянула воздух сквозь сжатые зубы. – Мне очень жаль, что все так получилось.
Вот я снова пишу, много часов спустя. Я прочла мамин горький подарок.
Едва закончив читать, я вышла во двор и побрела сквозь густые заносы пыли к амбару Эллиса. Потихоньку скользнула к нему под одеяло. Я целовала его, пока он не проснулся. Сонный, он вцепился мне в плечи и попробовал отстраниться, но я была очень настойчива и целовала его, пока он не обмяк и не сдался. Его руки дрожали на моих плечах.
– Кэти. – Он уткнулся носом мне в шею. – Что на тебя нашло?
Мне так хотелось все ему рассказать, но в то же время хотелось сохранить мамин секрет для себя чуть подольше.
– Давай уедем отсюда, – прошептала я, касаясь губами его щеки. – Нам надо уехать.
Он приподнял голову, посмотрел на меня долгим взглядом и, все еще сонный, поцеловал меня в губы.
– Я не выдержу еще одну бурю, – сказала я. – Бизи не выдержит еще одну бурю.
Он смотрел на меня, его глаза поблескивали в темноте. Потом он тяжело сглотнул и хрипло проговорил:
– Я не смогу никуда уехать. Это будет неправильно, Кэти. – Он приподнялся на локте, окончательно проснувшись. Его взгляд стал тревожным, почти испуганным. – Мы отведем Бизи к другому доктору. Мы придумаем, как еще лучше заделывать щели, чтобы пыль не проникала в дом. – Он покачал головой. – Не надо связывать свои надежды с тем, чего нет. С каким-то дурацким светящимся шаром или еще с чем-нибудь в том же роде. Лучше надейся на меня.
Я ничего не сказала, только еще теснее прижалась к нему, положив голову ему на грудь. Я слышала, как колотится его сердце. Мы лежали, обнявшись, в темноте, и мысли неслись у меня в голове бешеным вихрем. «Если я не уеду сейчас, – думала я вновь и вновь, – то не уеду уже никогда».
Я оставалась с Эллисом, пока стук его сердца не сделался тише, пока не выровнялось его сбивчивое дыхание. В конце концов он заснул, но мое сердце все так же бешено колотилось в груди. Я поднялась и тихонько ушла.
И вот теперь я сижу у себя, и меня по-прежнему всю трясет. Если бежать, то сейчас. Я уверена, что смогу. Наверное, смогу… Мне казалось, что, если я все запишу, мне будет легче принять решение, но в голове все равно полный сумбур. До рассвета еще далеко, у нас будет время уйти до того, как мама проснется. Нас никто не остановит.
Я всю жизнь прожила в Ханаане, и даже в самые мрачные дни, даже когда я была категорически не согласна с мамой, я все равно верила каждому ее слову, верила, что она знает, как лучше для нас, и что мы семья, одно целое.
Но это не так.
Ленор. Часть I
2 марта 1919 года
Дорогая Бет, ты даже не представляешь, как ты меня поразила!
Вчера я вернулась с работы – пальцы в чернилах, волосы всклокочены, – и на камине в прихожей меня дожидалось твое письмо. Прямо сокровища Синей Бороды! Такой сюрприз! Уже столько недель от тебя не было никаких вестей. А потом я прочитала твое письмо и чуть не упала со стула.
Ты! Выходишь замуж!
Кто этот мужчина, который вскружил тебе голову? Все так неожиданно. Ты о нем почти ничего не писала. Конечно, я за тебя рада, но хотелось бы поподробнее. Чем он занимается? Где вы будете жить?
Ты спрашиваешь, как у меня дела. В общем, неплохо, при сложившихся обстоятельствах.
Мама говорит, что лучшее средство от скорби – не сидеть сложа руки, а чем-то себя занять. Остается лишь пожалеть, что она не следует собственному совету. Я стараюсь меньше общаться с домашними: Хьюберт и Гордон в глубоком трауре, Вера и Рут безучастно бродят по саду, Лоуренс целыми днями носится по поместью верхом на Звездочке, словно четвертый всадник Апокалипсиса. Все говорят только о Тедди.
Держимся и не сходим с ума только мы с папой. На работу и с работы мы ходим вместе и даже не упоминаем о Тедди. Хотя папа все-таки заказал просто гигантский памятник, чтобы заменить временное надгробие. Хьюберт говорит, этот памятник стоит целое состояние, но мы, наверное, можем себе позволить такие траты. Помнишь, какие мы были богатые? А пока шла война, мы приумножили это богатство в десятки раз.
Рассеется ли когда-нибудь эта гнетущая мгла, что затянула наш дом? Бет, я себя чувствую Рапунцель, запертой в башне злой ведьмой, и эта ведьма – всеобщая скорбь. Я знаю, что будь ты рядом, ты бы меня спасла. Без тебя мне приходится спасаться самой, и я не справляюсь. Дом стал могилой, и я похоронена в ней.
По сравнению с другими мы отделались малой кровью. (Миссис Дуглас потеряла всех своих сыновей. Всех троих, Бет!) Вера говорит, это слабое утешение. Она говорит, что поскольку мы с Тедди были особенно близки, я должна чувствовать эту потерю сильнее всех. Но я не хочу поддаваться отчаянию, как ему поддались все остальные.
Единственное, как на мне отзывается произошедшее – и я признаюсь в этом только тебе, – я плохо сплю. И временами мне кажется, что я это вовсе не я. Ощущение странное: я смотрю на свою руку и не верю, что это моя рука. Или мне начинает казаться, что все, что я вижу вокруг, это кадры из фильма, а не реальная жизнь.
