Дорогая Бет, я надеюсь, у тебя все хорошо, и ты просто безумно счастлива или слишком занята делами, чтобы писать письма. Но я все равно продолжаю писать, исходя из того, что тебе наверняка интересно узнать о моей увлекательной жизни, где каждый следующий день не отличается от предыдущего.
Из всего интересного только домик в лесу и Великан Джеймс.
За месяц, прошедший после моего последнего письма, если принять во внимание, что мы с тобой существуем в разных мирах и разных временах, я не видела его ни разу. Но все это время мы как бы общались, оставляя друг другу маленькие подарки: баночку с медом, птичьи косточки, красивые камни, которые он расколол надвое – кварц и пирит. Я оставила ему записку: «Надеюсь, тебе уже лучше». В ответ он оставил записку: «Надеюсь, ты весело проводишь время, и у тебя куча поклонников на радость маме».
В прошлую субботу родители уехали на конференцию по промышленному оборудованию. Они выехали очень рано, а поскольку я тоже проснулась, то решила сходить в лес пораньше. Подумала, вдруг я застану Джеймса?
И да, он был на поляне, пилил бревна для крыши.
– Так вот чем ты занимаешься целыми днями! – воскликнула я.
Он рассмеялся.
– Ну, так надо же чем-то заняться. – Он отложил пилу и выпрямился в полный рост. Теперь, при свете дня, я разглядела, что вены под сморщенной кожей у него на щеке и на шее похожи на корни старого искривленного дерева. – Что нового, Олсток?
Он подошел ко мне, пряча руки в карманах. Я сказала, что в городе два человека заболели испанкой, но уже пошли на поправку, и что я два раза ходила в кино, но только с Хьюбертом и Гордоном.
– В городе только и говорят что о Фестивале света, – добавила я.
– Ты идешь? – спросил он.
– Все идут. – Я взяла в руки одну из дощечек, которые он выпилил из бревна, и беспечно провела пальцем по ее шероховатым краям. – Такое нельзя пропустить.
– Почему же такое нельзя пропустить? – спросил он, передразнивая меня.
– Ну, я не знаю. – Разговор получался игривым, и мне это нравилось. Ярко светило солнце, в воздухе веяло утренней прохладой, мы улыбались друг другу. – Там есть на что посмотреть. Провести время с пользой и удовольствием. Покататься на аттракционах. Увидеть потрясающие изобретения. Приобщиться к техническим достижениям и чудесам стремительно развивающейся промышленности. – Голосом ярмарочного зазывалы я почти слово в слово повторила текст объявления, которое прочитала в газете.
– Промышленность развязала войну, – сказал он, пожав плечами. – Промышленность – это худшее в мире зло.
Я возразила:
– При чем здесь промышленность? Войну развязали люди.
– Ты читаешь газеты, Олсток? Ты не видишь, к чему все идет? Все ради того, чтобы изобретать новые способы уничтожения всех и вся. Все ради денег. Добро пожаловать в жестокий промышленный век, Ленор. Ты даже не понимаешь, в какое время живешь.
– Это чудесное время. И меня не волнует, согласен ты или нет.
Джеймс молчал, явно не убежденный моими словами. Мне не хотелось затевать спор в такой хороший весенний день, и особенно – с единственным человеком на свете, с кем мне было легко и приятно общаться. Я кивнула на камни, которые он разложил на подоконнике.
– Если тебе интересно найти настоящее сокровище, я знаю, где спрятан святой Грааль, – сказала я.
Он удивленно приподнял брови.
– По крайней мере, я знаю одну хорошую пещеру, – добавила я.
По дороге к пещере Джеймс подбирал с земли всякую всячину: конечно же, камни, но еще и кусочки мха, гриб, пустую раковину улитки. Что-то он прятал в карманы, что-то выбрасывал, а раковину протянул мне.
– Если она не нужна даже улитке, то зачем она тебе? – спросила я.
Джеймс мрачно взглянул на раковину у себя на ладони.
– Да, действительно, – сказал он и отшвырнул ее.
На сей раз (наверное, из-за моего решительного настроя и еще потому, что теперь со мной был наблюдательный спутник) я сразу нашла вход в пещеру, оставшийся незамеченным в прошлый раз. Как я и предполагала, он зарос плотным кустарником, но все-таки не настолько густым, чтобы через него нельзя было пробиться.
Внутри все в точности так, как мы помним. Узкий вход ведет в большую круглую пещеру с высоким сводом, утыканным острыми зубьями сталактитов. Мы не взяли свечу, и нам пришлось обходиться тем тусклым светом, что проникал внутрь через вход.
Мы сели на камень сбоку от входа. Сидели, почти прикасаясь друг к другу плечами, и слушали, как где-то поблизости капает вода. Джеймс отломил кончик сталактита, нависавшего прямо над нами.
– За двести лет он вырастает примерно на дюйм. – Джеймс вручил мне кусок сталактита, и я принялась рассеянно вертеть его в руках. – Вот настоящее чудо, получше любого Грааля. Представь, сколько им лет!
Мягкий камень крошился у меня в руках. Я ломала его на кусочки. Сама не знаю зачем. Потом я сказала:
– Бет говорила, что она уже нашла Грааль и перепрятала где-то здесь. Она рассказывала, что с ней постоянно происходит что-то невероятное. То она встречает в поезде знаменитость, то находит на улице десять фунтов. Я ей жутко завидовала. Почему-то со мной никогда ничего необычного не происходило. Она сказала, что точно не помнит, где именно спрятала Грааль. Где-то в пещере. Я еще удивилась. Я знала, что Бет боится темноты. Она всегда была робкой.
Я показала на маленькую расщелину в форме черепа над высоким опасным уступом в скале.
– Она говорила, что вроде бы спрятала его там. Мы постоянно ходили сюда, и каждый раз я забиралась на этот уступ и искала Грааль. Бет стояла внизу. Она не любила лазить по камням.
Я прислонилась к колючей стене. Провела рукой по волосам. Почему-то именно там, в нашей тайной пещере, я вдруг явственно вспомнила, как ощущала себя в своем теле, когда была младше и мир был ближе и ярче. (После гибели Тедди я почти не улавливаю собственных ощущений. Словно я существую отдельно, а мое тело – отдельно, и я совершенно его не чувствую.)
– Чаша Христова… прямо здесь, в Форест-Роу, – задумчиво проговорил он. – И чем все закончилось?
Я улыбнулась.
– Все закончилось очень печально. Я упала с уступа и сломала руку. После этого нам запретили ходить в пещеру.
– Тебе, наверное, было больно.
Я помню, как это было. Я хорошо помню тот день. А ты, Бет? Ты помнишь?
– Мне хотелось заплакать, но надо было сдержаться. Бет часто мне говорила, что я люблю привлекать к себе внимание, и, наверное, она была права. Поэтому я притворилась, что мне смешно. Чтобы доказать, что она не права. Я ей сказала, что мне не больно, а только щекотно. А следующим летом, когда стало ясно, что будет война, Бет уехала с родителями в Америку. Это было ужасно. Когда мы узнали, что она уезжает, мы обе рыдали. И я пообещала, что, если она не вернется, если останется в Америке, я приеду к ней. И я уже думаю об отъезде, коплю на билет. Я исполню свое обещание.
