Я знала, как это бывает. Знала от мамы, от наших соседей. Землю можно любить, словно это живое существо.
– Я никогда не была религиозной, – сказала София. – Но я молюсь за него. Я мысленно обращаюсь к нему за помощью и наставлением. Не знаю… Может быть, это глупо, но я чувствую, что он рядом. – Она пристально посмотрела на Бизи, а потом на меня. – Давайте заключим договор? Вы мне нравитесь, и мне кажется, что я тоже вам нравлюсь. Я увидела Бизи и… даже не знаю… я вдруг почувствовала, что стану ближе к отцу, если хоть чем-то смогу вам помочь. Или хотя бы попробую помочь. У нас больше никого нет. Поэтому друг у друга будем мы. Если ты думаешь, что я сильная, значит, ты можешь всегда на меня положиться. А я смогу положиться на вас. Теперь мы бездомные и одинокие, наши семьи сейчас далеко. Так давайте поддерживать друг друга.
Я знала, что она меня спасает, потому что я не могла себе даже представить, чтобы она нуждалась во мне хотя бы наполовину так сильно, как нуждалась в ней я. Я только кивнула, потому что боялась, что, если заговорю, мой голос сорвется из-за переполнявших меня чувств.
Мы не ложились спать до рассвета. Мы проговорили всю ночь, и ближе к утру, когда София ушла к себе, я уже верила, что смогу пережить еще одну неделю в Нью-Йорке.
На следующий день
Одна неделя обернулась двумя, а потом и тремя. София сдержала свое обещание и нашла мне работу – в этот раз на швейной фабрике у реки. Но я все равно зарабатывала не так много, как она сама. На работе ее уже знали по имени и обращались именно к ней как к отличному специалисту. У нее хватало работы, даже с избытком. Иногда она проводила в конюшне всю ночь – выезжала на срочный вызов или принимала сложные роды – и возвращалась домой на рассвете, практически падая от изнеможения. Но каждый раз, как она заходила в квартиру, она поднимала нам всем настроение.
Я еще никогда не встречала таких людей, как София – и вряд ли встретила бы, если бы не уехала из Ханаана. Когда она была рядом, я даже меньше скучала по дому.
Мы нашли старый, но вполне приличный матрас и втащили его вверх по лестнице в нашу квартиру, чтобы нам с Бизи не спать на голом полу. Мы постепенно обживались, обустраивали свой быт и начали позволять себе радоваться всяким приятным мелочам.
Однажды мы все втроем поехали на Кони-Айленд и наелись в кафе до отвала, а потом катались на чертовом колесе. Бизи стошнило прямо на меня, но оно того стоило. Мы нпомочили ноги в океане, хотя вода была ледяная: просто чтобы потом говорить, что мы это сделали. Бизи с веселыми криками то забегала в воду, то выбегала из нее, а София стояла рядом со мной и дрожала от холода. Мы целую вечность смотрели, как волны накатывают на берег.
– Ей лучше? – спросила София.
– Не знаю, – сказала я. – Кажется, так же, как было.
– Ты собираешься вернуться домой, Кэти? Когда ей станет лучше.
Она явно нервничала в ожидании моего ответа. Я понимала, что ей не хочется, чтобы я уезжала.
– Я надеюсь, что да.
Но, Эллис… В ту минуту от одной только мысли о возвращении домой у меня внутри все сжималось. Как будто там, дома, было спокойнее и безопаснее, но как-то мельче, чем здесь.
София кивнула и нахмурилась, словно пытаясь сладить с какой-то очень непростой мыслью.
– Иногда так бывает: ты очень сильно скучаешь по какому-то месту, что у тебя рвется сердце, но ты все равно счастлива, что уехала.
– Если что-то случится с Бизи, вряд ли я захочу вернуться в Ханаан. Мама меня никогда не простит.
– С ней ничего не случится, – сказала София. И это был первый и единственный на моей памяти раз, когда она ошиблась.
Вскоре после той поездки Бизи стало хуже. Однажды утром она не смогла встать с постели, и я не пошла на работу – осталась дома и перепробовала все наши домашние средства одно за другим. Ничего не помогало. К вечеру Бизи уже не просто дышала с присвистом, а по-настоящему задыхалась. Она плакала из-за болей в груди, а к полуночи начала бредить и сильно потеть.
Так случилось, что именно в ту ночь Софии не было дома, ее вызвали на сложные роды. Я не знала, к кому еще обратиться за помощью. Кроме Софии, у нас никого больше не было. Я взвалила Бизи себе на спину, написала отчаянную записку и побежала – двадцать кварталов – в Больницу Милосердия. По дороге я несколько раз чуть не упала.
Когда мы ворвались в приемный покой, Бизи уже всю трясло.
Больница была переполнена, там царил настоящий хаос, но я все-таки протолкалась в начало очереди в регистратуру. Когда администратор увидела, что Бизи бьется в конвульсиях у меня на руках, она сразу же позвала медсестру.
Бизи была ужасно напугана и вцепилась в меня мертвой хваткой. Она закричала, когда врачи отобрали ее у меня, и я пошла следом за ними на ватных от страха ногах. Меня никто не остановил. Бизи занесли в палату, положили на койку и принялись растирать ей грудь нагретой тканью. Когда врачи попытались сделать ей укол, чтобы ее перестало трясти, она от них отбивалась, как дикий зверь.
Медсестры пытались прижать ее к койке, и тут у меня за спиной распахнулась дверь, и кто-то вошел в палату. Это была София. Она решительно направилась к Бизи, словно так и должно быть.
В пылу борьбы Бизи ее не заметила, и София схватила ее за руки, чтобы она прекратила лупить медсестер, и они смогли сделать все необходимое.
– Бизи, сколько тебе лет? – спросила София, бросив на меня испуганный взгляд. – Скажи, сколько тебе лет?
Бизи, задыхаясь, уставилась на нее, по ее раскрасневшимся щекам бежали злые слезы.
– Это важно, – сказала София, хотя я совершенно не представляла себе почему.
– Шесть, – все-таки выдохнула Бизи. – Мне больно, Кэти!
– Я знаю, что больно, Бизи, но послушай меня. Сколько здесь пальцев? – спросила София, показав ей три пальца. Она спокойно смотрела на Бизи и гладила по руке. Бизи чуть успокоилась, и медсестре наконец удалось поставить ей укол.
– Три, – сказала Бизи. Ее дыхание по-прежнему было хриплым, но уже не таким судорожным, хотя она все еще корчилась от боли.
– Какой у тебя любимый цветок? – спросила София.
Бизи постепенно приходила в себя. Она позволила доктору снять с нее рубашку, но ее глаза постоянно искали Софию и ее твердый, спокойный взгляд.
– Я не знаю, – сказала она.
– Подумай как следует, – настаивала София. Я уже поняла, что содержание вопроса совершенно не важно; София просто пыталась ее отвлечь и успокоить. Наверное, точно так же она обращалась с больными животными. Я не понимала, как ей удается не терять самообладания, я сама едва могла дышать от волнения.
– Лилия, – ответила Бизи. Наверное, потому, что она и не знала других цветов. Мама когда-то выращивала в саду лилии, помнишь?
– Знаешь что, Бизи, – сказала София, по-прежнему удерживая ее руки. – Если ты позволишь врачам провести процедуры, я даю тебе слово, что назову свою дочку Лили. В твою честь.
