– Павел, перестаньте меня писать! Дорисуйте этому кентавру ноги и повесьте меня в Русском музее.
Сначала эта картина была похожа на винегрет: там преобладал розовый и зелёный. Потом туда проник синий. Потом антрацит. Настала глубокая ночь.
– Это «Пир кентавров и лапифов». Симпозиум.
Пьяные кентавры портят свадьбу Пирифоя и Гипподамии. На протяжении шести лет. Невеста меняет платье. Жених поднимает бокал.
– Нет, нет! Жених поднимает меч.
Кентавры похищают несчастных девушек.
– Нет, нет! Кентавры похищают счастливых девушек!
С левого края картины начался роман. Он перекинулся и на правый край. Кентавр целует девушке шею. Девушка прекрасна. Третья грудь намечена углём. Как бонус.
– Ты можешь уже дорисовать эту грудь?!
– Могу.
– Ты уже наметил, осталось только обвести. И ногу наметил. Всё же готово. Сделаешь?
– А зачем?
Он достаёт булочку с маком и начинает есть. Булочка с маком делает его философом.
– Что значит «зачем»? Устроим симпозиум. Игорь, как этот кентавр, поднимет седьмой бокал (топор войны спрячем). Люся наденет новый наряд – красная туника, синие чулки, жёлтый шарф, полосатые волосы… И браслеты, браслеты, бусы, длинные серьги… На ком-то всё это ужасно. А Люся прекрасна.
На своих картинах Люся тоже идёт к морю. Море розовое и пенистое, как молодое вино.
…День сменяет ночь. Ночь – день. Приходит зима. Утро. Зелёный кентавр становится жёлтым… Идёт брожение. Картина бродит, художник бродит… Эта свадьба не кончится никогда. Кентавр поднимет семнадцатую рюмку, опасный момент…
– Я допишу картину завтра.
…Придя завтра, я увижу новый холст.
– Здра-авствуйте! Что это?!.
– «Гуляй, Псков!»
– Но ты же вчера сказал…
– Потом. Погодя.
Псков. Дорога. По дороге идёт монах, женщина с курами, медведь с пьяницей встретились у храма – разговорились, женщина с головой козы идёт в откровенном наряде, под руку её ведёт кавалер. А наверху – купола. Эта картина сотворилась за шесть дней. На седьмой день она стояла уже в раме. Амбро-озия!..
– А как же та?..
– Не приставай.
Я на стороне той картины.
Возможно, она допишется сама.
Кстати, многие его картины, потеряв терпение, так и делают.
«Не входить! Обнажённая натура»
Это две мои любимые кариатиды. Сейчас они поправят причёски и снова будут держать небо.
Вообще-то кариатиды держат не небо, а балочные перекрытия. Фриз и карниз. В детстве я не понимала, почему этот непосильный груз мужчины возложили на таких красивых женщин… Но знания пришли, «постучались в двери», и на первом же курсе, на лекции по истории искусств, выяснилось, что это – кара, проклятие древних греков жёнам своих врагов. И хотя вся эта история давно ушла в Лету, кариатиды до сих пор отдуваются за грехи своих мужей.
А вот две мои любимые кариатиды действительно держат небо. Не балки. И служат исключительно красоте. А когда-то служили доходному дому Генриха Блокка, это он на последнем шестом этаже кариатид поселил.
Я представляю это дело так (крутится чёрно-белая плёнка): выходит господин Блокк на балкон – успешный финансист, прилежный семьянин. Смотрит свысока на Невский проспект; усы, довольная улыбка, не знаю. Всё у него хорошо, нельзя посочувствовать.
И вот каждый день он любуется видом, по-хозяйски огладывает Невский, курит сигару и считает деньги. Но однажды сбился со счёта: прогорел, обанкротился и повесился. Перешёл, так сказать, на седьмой этаж.
Последние, кто видел его живым, были кариатиды.
Эти кариатиды вообще много чего видели: под ними течёт Невский, по которому сегодня плывут сплошные туристы, петербуржцы же минуют его, несясь под землёй в метро: им некогда праздно шататься по главной улице города, и даже бронзовый Николай Васильевич, навсегда воскликнувший: «Нет ничего лучше Невского проспекта!» – стоит в сторонке, на Малой Конюшенной, и думает думу.
Мои кариатиды никогда не бывают одиноки. Это мои подруги, и я постоянно посещаю их, они знают обо мне всё. Время изрядно потрепало их полуобнажённые классические тела, да и на прекрасных лицах тоже оставило свои следы. Но в этом их очарование и подлинность.
Я не знаю, давал ли этим каменным женщинам Генрих Блокк какие-либо имена, но я называю их – Таисия Павловна и Ника.
Только Таисия Павловна и Ника вместо неба держали какой-то гигантский кусок фольги, изображающий небосвод.
…Мастер по живописи сажает на подиум Таисию и Нику, а на дверь в аудиторию вешает табличку с восклицательным знаком: «Не входить! Обнажённая натура».
И все входят.
И никто не возражает. Художников не стесняются, как врачей. Да и потом, обнажённые натуры не чувствуют себя голыми – они демонстраторы пластических поз. Они афродиты, амазонки, нимфы.
Скорее, табличка «не входить!» защищает от сквозняка: чтобы меньше открывали двери.
Наши обнажённые натуры – разных возрастов. Есть юные, обычно изображающие амазонок с копьями (на самом деле это не копья, а палки от швабр: на них удобно опираться). Как правило, юные модели – это абитуриенты академии, они хотят запомниться преподавателям, а заодно бесплатно пройти курсы рисунка или живописи и заработать денежку (зарплата у демонстраторов пластических поз небольшая, но никто не брезгует). Кроме всего, некоторые нимфы удачно выходят замуж (если брак с художником можно считать удачей).
А вот натуру со стажем рисовать интереснее: она фактурнее.
Вот, например, Таисия Павловна. Она пришла в академию девушкой Таей. Была нимфой, лёгкой, летящей, а теперь она – кариатида с судьбой. Небо держит. Ника ей помогает. Ника помоложе. Наши любимые натурщицы.
Часы живописи проходят тихо, время от времени натура засыпает, роняя небо на пол.
По спине Таисии тянется к полу древнерусская коса цвета пшеницы, а на груди переплетаются провода от наушников. Иногда Таисия подвывает любимым мелодиям: «Ландыши… м-м-м-м… ландыши…».
Ника тихонечко подхватывала, их голоса сливались в одну мелодию, спокойную, грустную, непрерывную, похожую на молитву.
В эту мелодию вливается и плеск воды в банках, когда мы споласкиваем кисти, и шкрябанье мастихина.
Как только начинается перерыв, открывается дверь и на пороге стоит Зоя. Волосы зачёсаны назад и собраны в тыковку. Из-за траура она больше не красит их хной, поэтому от лба у неё идёт обруч седых волос, такой белый нимб. Она тоже демонстратор пластических поз. А муж её был кондуктором трамвая. И кроме этого, о нём больше ничего не было известно.
