Всякие там разрешения и юридические тонкости Петю не волновали, его другое интересовало. Получается, что стройотрядовцы – ребята молодые. С одной стороны, новые девчонки – это неплохо, старые-то уже давно успели надоесть. А с другой – среди приезжих наверняка есть не только девчата, но и хлопцы, а вот это уже лишнее. В Антоновке с мужиками всегда был перебор, оттого местные девки ходили королевнами и наглели на глазах: заигрывали с залетными дачными кавалерами, бегали на танцульки в соседнюю деревню. Для того чтобы завоевать внимание самой распоследней, самой плохонькой из них, приходилось прикладывать немалые усилия. А за такую красавицу, как Маринка, или вон за председательскую дочку Люську Самохину так и вовсе случалось чуть ли не каждую неделю кому-нибудь морду бить. А тут какие перспективы: будет с кем и роман закрутить, и подраться! Да, лето обещает быть интересным!
Дневник графа Полонского
29 сентября 1913 года
Три дня показались мне вечностью, душа металась между отчаянием и надеждою, а особо темными ночными часами и вовсе срывалась в пучину безумия. Ульяна была со мной неотлучно. Или не со мной, а с Оленькой?.. Не знаю, не хочу думать.
Илья Егорович приехал ближе к вечеру, долго осматривал Оленьку, что-то бормотал себе под нос, а потом сказал:
– Летаргия, Иван Александрович, никаких сомнений.
– И как же нам теперь быть? – Я и не понял, что это было за чувство, радость ли, облегчение ли, или вовсе равнодушие. Притупилось все, оглохло за эти жуткие три дня, когда целовал любимую жену и не знал – живую или покойницу.
– Ждать, мой любезный друг. Ждать и надеяться. К несчастию, не могу вас обнадежить, не знаю, сколько подобное состояние может продлиться. Случаи отмечены разные, кто и через день в себя приходил, а кто и спустя годы.
Спустя годы... Я уже старик, не могу я годы ждать. Мне разговаривать с ней нужно, касаться, голос слышать. Я видеть хочу, как она с девочками нашими играет.
– Но есть надежда, что графиня придет в себя быстро. Первый раз три дня прошло от начала болезни. – Видно было, что Илья Егорович из последних сил старается меня ободрить.
А и то верно! Первый раз Оленька быстро очнулась, может, даст бог, и на сей раз все хорошо будет. Завтра же свечку поставлю Николаю Чудотворцу, пусть поможет моей бедной девочке.
* * *
Слухи по Антоновке распространялись со скоростью пожара. Впервые в жизни Люся пожалела, что купила кабриолет, а не обычный автомобиль. Теперь ей по деревне не было не только проходу, но и проезду. Всякий норовил кинуться под колеса, уцепиться за дверку и поинтересоваться, что это за страсти такие творятся в старом поместье и отчего это господин Свириденко ужас такой удумал – вернул проклятую статую на прежнее место, ведь всякому нормальному человеку известно, что все давешние беды от этой Дамы, будь она трижды неладна. В глазах односельчан читался страх пополам с жадным любопытством. Люся с юных лет хорошо запомнила такие вот взгляды, когда и боязно, и одновременно до жути интересно, и хочется подробностей, и неважно, что подробности эти большей частью выдуманы продавщицей Зинкой и к реальным событиям не имеют никакого отношения. Главное, что в их сонной деревушке произошло или даже вот прямо сейчас происходит настоящее преступление.
Антоновка полнилась слухами, один страшнее и невероятнее другого. Родители запрещали девчонкам даже днем соваться к пруду, вечерами, едва стемнеет, гнали домой, не пускали в клуб на дискотеку, а свидания с кавалерами строго лимитировали. И только дачники, которые в принципе были равнодушны к любым проявлениям деревенской жизни, особо не страшились, продолжали купаться в пруду, прогуливаться в прохладе старого парка и фотографироваться на фоне Ангелов и Спящей дамы. И даже рассказы о произошедшем пятнадцать лет назад, которыми продавщица Зинка потчевала всех желающих, не могли нарушить размеренный уклад дачной жизни.
Люсе тоже страшно хотелось размеренности и предсказуемости, загадки и слухи выбивали ее из колеи, а всплывшие с самого дна памяти воспоминания мешали спать по ночам. Вот уже четвертый день для того, чтобы заснуть, она прибегала к проверенному еще во времена не слишком счастливой семейной жизни способу – напивалась. Не так чтобы очень сильно, не до поросячьего визга, а лишь до состояния легкой расслабленности. Запиралась в родительском доме на все замки, плотно занавешивала окна, включала на максимум звук в телевизоре и доставала припасенную на черный день бутылку мартини. После третьего бокала липкий страх отступал, а жизнь начинала видеться в радужных красках, даже застарелая обида на Свирида казалась уже не такой актуальной. Засыпала Люся далеко за полночь, на работу приходила невыспавшаяся и оттого злая, срывала злость на персонале, придиралась к Сандро, доставала телефонными звонками Свирида, который в поместье появлялся набегами, да и то лишь затем, чтобы проконтролировать разбор завалов в подвале.
Вот так! Словно ровным счетом ничего не изменилось. Словно нет этой чертовой статуи, которая хоть и не живая, а проходить мимо нее страшно аж до дрожи, потому что шкурой чувствуешь направленный на тебя взгляд. Словно несчастная девочка Настена семнадцати лет от роду как ни в чем не бывало явится на работу, перебьет по причине природной неуклюжести кучу посуды, получит нагоняй от Сандро и на полчаса раньше положенного сбежит домой. Словно Петька мотается в поместье каждый день не по долгу службы, а так, ради удовольствия, чтобы с ней, Люсей, поболтать.
Впрочем, «поболтать» – это она еще деликатно. После случившегося Петьку точно подменили. Был рубаха-парень, не слишком умный, простоватый, в меру пьющий, преданно любящий свою коровищу Маринку, а стал человек-закон. Лишнего слова из него не вытянуть, смотрит так, словно уже записал в преступники, с расспросами-допросами лезет. Кто с кем, где, когда и почему... Алиби уточняет и проверяет. А какое у нее может быть алиби, когда она девушка свободная, одинокая, за каким-то чертом похоронившая себя в этой глуши?! У нее теперь один график: дом-работа-дом. И дома из свидетелей разве что загибающийся от дефицита внимания кактус.
Кстати, с алиби, оказывается, не у нее одной проблемы. У Степаныча алиби никакого, Сандро ничего вразумительного Пете сказать не смог, Свирид вроде как в город уезжал, но без свидетелей. А потому и без свидетелей, что все они одинокие, неприкаянные и никому не нужные. Вот не разбежались бы они со Свиридом, глядишь, и организовалось бы взаимное алиби, потому как женатые люди должны ночи вместе проводить, под одной крышей, а еще лучше, под одним одеялом. Это в идеале, как у мамки с батей было. Люся даже и не мыслила, что у нее может быть по-другому, что тот, кого она выберет себе в мужья, не будет желать ее каждую свободную минуточку, холить и лелеять, а станет сутками пропадать на работе, смотреть сквозь нее и на судьбоносные вопросы отвечать невпопад.
А все потому, что не было у них с Мишкой никогда любви. Привязанность, возможно, была, взаимные обязательства, унылый секс по расписанию тоже, а любви не было, и искра, такая, чтобы сразу бросало в жар, не пробегала между ними ни разу, даже во время медового месяца. Это сейчас, по прошествии времени, Люся понимала, что впервые в жизни сделала неправильный выбор, поставила не на того мужчину, а тогда, пятнадцать лет назад, коренной москвич, профессорский сынок, студент медицинского института Михаил Свириденко казался ей очень перспективной партией. Кто б ей тогда объяснил, что семейная жизнь – это не игра в шахматы, что помимо расчета и открывающихся перспектив должно быть еще что-то. А может, даже и не помимо, а вместо... Ну есть у нее теперь вожделенная московская прописка, и деньги есть, и шмотки, и не работала она после окончания института ни одного дня, и муж ей ни в чем не отказывал, а где оно, счастье?
