– Опять нехорошо? – спросил он и слегка, по-дружески, приобнял ее за плечи.
– Сейчас пройдет. Я тебе, наверное, вечер испортила? Долго ты тут со мной возился?
– Ну, скорее не вечер, а ночь, – в его голосе послышалась улыбка, – и ничего ты мне не испортила, должен же был кто-то тебе помочь.
Значит, она была права, значит, отрабатывал этот Миша-Михаил на ней свои врачебные навыки, осваивал технику реанимационных мероприятий.
– Мне домой нужно. – Аглая попыталась встать, но Михаил ей не позволил, просто не убрал с плеча свою лапищу. Не биться же с ним, честное слово! – Бабушка меня заждалась.
– Твой товарищ сказал, что бабушку как раз и не стоит тревожить по пустякам, что она расстроится очень сильно, если увидит тебя в таком плачевном состоянии.
– Это какой товарищ? – Господи, он еще и с ребятами успел поговорить. Очень интересно, что они ему про нее рассказали.
– Петр, такой высокий, светловолосый. Помнишь?
– У меня алкогольное отравление, а не амнезия. Я все помню. – Аглая все ж таки дернула плечом, красноречиво намекая, что пора и честь знать, что хватит ее лапать, но Михаил оказался до крайности недогадливым.
– Ну вот и хорошо, что помнишь, – сказал он примирительно. – Петр показал, где твой дом, и предупредил насчет бабушки. И я подумал...
– Что будет лучше утопить меня в колодце, чем показать бабушке в таком виде. – От неожиданной, непонятно откуда взявшейся злости Аглаю даже перестало знобить.
– Не совсем так. Сначала я думал, что мы можем посидеть какое-то время на скамейке, пока ты немного не придешь в себя, но тебе стало плохо, и пришлось принимать меры. Извини за то, что намочил твою одежду, ты оказалась очень неспокойным пациентом.
– Я не пациент! – Все-таки ей удалось стряхнуть его лапу и даже встать без посторонней помощи. – Спасибо, что помог, но мне пора домой.
– Я провожу. – Михаил встал следом.
– Не нужно, здесь недалеко.
До бабушкиного дома Аглая шла, выписывая затейливые вензеля. Похоже, что-то не то случилось с ее вестибулярным аппаратом. Легче стало, лишь когда она добралась до забора и ее измученный ночными испытаниями организм обрел какую-никакую поддержку. К счастью, бабушка крепко спала, и Аглае не пришлось выдумывать ничего в свое оправдание. Сбросив мокрую одежду, она с головою юркнула под одеяло.
Пятнадцать лет назад
Первый трудовой день в поместье начался с перепалки. Михаил проснулся оттого, что Василий Степанович и Надежда Павловна о чем-то громко спорили прямо под окнами флигеля.
– ...А я вам говорю, что нечего детям делать в подвалах! – В голосе Степаныча слышалась досада. – Вы сами-то там были, Наденька?! Вы видели, что там творится?!
– Я читала записи, знакомилась с планом дома. – Надежда Павловна была совершенно спокойна. Михаил вообще ни разу не слышал, чтобы руководительница повышала голос. – Не понимаю ваших возражений, Василий Степанович. Вряд ли подвалы дома имеют какую-то особенную историческую ценность, а ребятам было бы очень интересно принять участие в разборе завалов. Спящую даму нашли в подвале, ведь так? А что, если где-то там есть не только Дама, но и Ангелы Скорби?! Вы же прекрасно понимаете, что малярно-штукатурные работы – это не совсем то, к чему ребята стремятся.
– Я-то понимаю, но вот вы, боюсь, ничего не понимаете. Завалы – вот ключевое слово! Подвал в аварийном состоянии, и никто не знает, что может случиться, когда ваши архаровцы начнут там орудовать. Хочу напомнить, Наденька, что на нас с вами лежит ответственность за их жизни. Ну давайте примем какое-нибудь компромиссное решение. Пусть ребята займутся парком: спилят старые ветки, приведут в порядок дорожки...
– Часовня! – Надежда Павловна не дала своему оппоненту договорить.
– Что – часовня?
– Согласно архивным документам, в парке имелась часовня, которая соединялась с домом подземным ходом. Вы же не станете отрицать этот факт, дорогой мой Василий Степанович? – В голосе Надежды Павловны Михаилу почудились игривые нотки.
– Нет, зачем же отрицать очевидное? Только вот часовни той уже давно не существует, в двадцатом году ее сровняли с землей.
– Часовни нет, но я уверена, что остался фундамент. Я даже знаю, где нужно копать.
– А смысл?
– А смысл в том, что если мы найдем остатки фундамента, то, вполне вероятно, отыщем и подземный ход. Просто отыщем, не станем раскапывать. Ну как, Василий Степанович, по рукам?
– Ох, Наденька, вьете вы из меня веревки.
– Вы сами хотели компромиссный вариант.
– Хорошо, только у меня есть одно условие.
Подслушивать нехорошо, но, чтобы услышать, о каком условии пойдет речь, Михаил даже привстал с кровати.
– Ну, давайте свое условие, – голос Надежды Павловны упал до заговорщицкого шепота.
– Я разрешу вам копать на месте старой часовни в том случае, если вы перестанете обращаться ко мне по имени-отчеству. Ну честное слово, Наденька, чувствую себя от этого настоящим стариком!
– И всего-то?! Все, с этой самой минуты буду называть вас исключительно Василием. Кстати, Василий, вы можете обеспечить нас необходимыми инструментами?
Голоса начали удаляться, пока совсем не затихли.
Михаил усмехнулся, с армейской сноровкой заправил койку и, натянув джинсы, отправился к пруду. Часы показывали еще только половину седьмого, но были все предпосылки к тому, что день окажется очень жарким. Неплохо бы искупаться, а заодно осмотреть статую при свете дня. Надежда Павловна говорила, что есть вероятность того, что помимо Дамы где-то в поместье могут отыскаться и Ангелы. Было бы здорово, потому что без Ангелов Дама ничего не стоит и всё теряет смысл.
Оказалось, что он ошибался: даже оставшаяся в одиночестве Спящая дама производила незабываемое впечатление. Несомненно, тот, кто ее создал, хорошо знал свое дело. При определенном свете, под определенным углом бронзовая женщина казалась живой. Этот разворот головы, эти протянутые в просящем жесте руки завораживали.
– ...Она плачет, – послышалось за спиной, и от неожиданности Михаил вздрогнул.
Рядом, всего в каком-то метре от него, стоял странный тип в линялой тельняшке, армейских брюках и кирзовиках. В руке тип держал угрожающего вида кнут и смотрел поверх плеча Михаила на статую, задумчиво поигрывая оплетенной стальной проволокой рукоятью.
– Кто? – спросил Михаил, на всякий случай на шаг отступая от незнакомца.
– Женщина, – рукоятью кнута тот указал на Спящую даму. – Гляди, у нее слезы.
Михаил присмотрелся. На бронзовом лице виднелись влажные «дорожки». Скорее всего, конденсат, но на слезы и в самом деле очень похоже.
– Они все ее предали, и теперь душа ее не знает покоя. – Незнакомец подошел вплотную к статуе, грязными пальцами пробежался по лицу Дамы, стирая «дорожки». – Все, кого она любила и кому доверяла, предали, – повторил он упавшим до едва различимого шепота голосом. – Знаешь, а ей ведь больно. – В светло-карих глазах мужчины мелькнуло безумие.
