– И что? – спросили в один голос Сандро и Люся.
– И уничтожили! Я, правда, так и не узнал из архивных бумаг, каким именно образом, думал, переплавили или вывезли куда на свалку, а они не мудрили, столкнули статуи в пруд. Но не о том разговор, другое интересно! Утром следующего дня и товарищ Васильев, и три красноармейца, которые исполняли его приказ, были обнаружены мертвыми. Угадайте где?
– Возле Спящей дамы? – ахнула Люся и бросила испуганный взгляд на Сандро. Тот незамедлительно пересел на соседний стул, обнял ее за плечи, и на душе вдруг сделалось тепло и спокойно. Мог бы и раньше додуматься...
– Вот именно! – Степаныч поднял вверх указательный палец. – Погибли при загадочных обстоятельствах четверо молодых, совершенно здоровых мужчин. Делайте выводы, господа.
Люся задумалась. Выходит, и в самом деле не все так однозначно в этой истории, выходит, Дама – не простая железная болванка, а что-то вроде... Ну как же это назвать?! Не призрак ведь?
– Если вам интересно мое мнение, мы имеем дело с неким проявлением потусторонней жизни. Возможно, с неупокоенным духом графини. – Степаныч вдруг посерел лицом, потянулся за пузырьком с лекарствами. – Я думаю, что графиня... пусть будет графиня, а не призрак, так проще. Ну так вот, я думаю, что графиня не терпит посторонних в своих владениях.
– Бывали ведь и годы затишья, – не согласилась Люся, – в графском доме даже танцы устраивали, а никаких убийств и в помине не было.
– Потому что не было статуи. – Степаныч плеснул в Люсин стакан воды, запил таблетку.
– Или потому, что никто не пытался хозяйничать в парке, – заговорил Свирид, и в голосе его послышалась мрачная решимость. – Если предположение Василия Степаныча верно и неупокоенный дух в самом деле существует, то получается следующая картина. В восемнадцатом Дама убила солдат за то, что они попытались уничтожить Ангелов, фактически ее детей. Пятнадцать лет назад мы начали раскопки на месте старой часовни, и убийства возобновились, а сейчас мы снова копаем...
– Подземная галерея, – ахнула Люся.
Господи! А ведь Свирид прав, вот просто тысячу раз прав!
Перед глазами вдруг с отчетливой ясностью всплыло бескровное лицо Надежды Павловны. Синие губы, широко распахнутые глаза с красными прожилками лопнувших сосудов...
...Надежду Павловну нашли через неделю после убийства Даши. Нашел Степаныч. Люся до сих пор не могла забыть выражения его лица – точно это его убили, а не Надежду Павловну. Кажется, именно тогда у него начались проблемы с сердцем, ему даже вызывали «Скорую», но от госпитализации он отказался, безмолвной тенью бродил по парку. Бродил и днем и ночью, потому что поклялся памятью своей ненаглядной Наденьки, что больше ни один человек не погибнет. Поклялся и едва не погиб сам...
Кстати, именно тогда в деревне и начали шептаться, что всему виной Спящая дама. А тут еще и вещественные доказательства: вода на ее платье, ноги в песке и загадочные следы, ведущие от пруда к статуе. Люся помнила, как сильно эти разговоры бесили батю, как он шикал на маму, когда та пыталась защитить пустившегося в бега Пугача, как вечерами, не закусывая, выпивал по три чарки самогона и выкуривал сразу целую пачку «Беломора». А потом Спящая дама исчезла. По земле, вспоротой колесами трактора, было видно, что исчезла не сама, что помог кто-то, может, увез куда. И батя перестал пить и ругаться с мамкой, даже успокоился вроде как. В Антоновке тут же решили, что он поступил правильно, что раньше нужно было избавляться от этой «бесовской железки», глядишь, и не погиб бы никто...
Пятнадцать лет назад
После убийства Надежды Павловны жизнь в поместье стала невыносимой, точно их маленький, и без того не слишком сплоченный коллектив лишился не головы даже, а хребта. Председатель, который считал для себя делом чести не допустить больше ни одного убийства, настоял на том, чтобы стройотрядовцы на время следствия переехали из графского дома в сельскую школу. Его предложение приняли все, кроме Михаила. Не то чтобы он был фаталистом или мнил себя неуязвимым, просто считал, что Степанычу, который после смерти Надежды Павловны сделался сам не свой, не помешает поддержка.
Аглая по настоянию бабушки вернулась жить в деревню. Михаил и хотел бы возразить, но не знал что. С одной стороны, ему спокойнее, если бы Аглая всегда оставалась на виду, а с другой – вне стен поместья ей, несомненно, безопаснее. Вот и получалось, что встречались они теперь только днем, и встречи эти были какие-то болезненные, насквозь пронизанные невысказанным недоверием и страхом.
...В ту ночь, когда погибла Надежда Павловна, Михаил проснулся раньше обычного, Аглая тихо посапывала рядом, и он не смог сдержать вздох облегчения. Это была уже третья спокойная ночь, безо всяких прогулок под луной. Часы показывали половину шестого, Михаил осторожно встал с постели, заботливо укрыл Аглаю одеялом. Невыносимая жара наконец спала, и ночи стали прохладными, какими они и должны быть в августе. Он вышел из флигеля с намерением просто пройтись по парку, но с прогулкой ничего не получилось: навстречу ему брел Степаныч, и сердце вдруг сжалось от дурного предчувствия.
Предчувствие не подвело, убийца-невидимка добавил к списку своих жертв еще одно имя. Надежда Павловна погибла так же, как погибли Рита с Дашей. Михаил, как мог, утешал совершенно деморализованного, враз утратившего весь свой, казалось, неиссякаемый запас жизнерадостности Степаныча, успокаивал ребят, давал показания, а сам ловил себя на мысли, что радуется. Нет, не еще одной смерти, а Аглаиной к ней непричастности.
Радость длилась недолго. Они вернулись в свою комнату после разговора со следователем. Михаил без сил рухнул на койку, Аглая присела рядом. Сидела, смотрела внимательно, точно видела впервые, а потом коснулась кончиками пальцев его щеки, но тут же отдернула, резко встала, отошла к окну. Она заговорила, стоя к нему спиной, не оборачиваясь:
– Миша, это я.
– Нет! – Он в два шага оказался у окна, обхватил Аглаю за плечи. – Ты всю ночь была со мной.
– Не всю. – Она повела плечом, высвобождаясь из его объятий, и от жеста этого, холодного, отстраненного, Михаил почувствовал почти физическую боль. – Я сначала тоже думала, что никуда не выходила, а потом... – Аглая подошла к кровати, откинула покрывало, – смотри!
Песок... Белый, мелкий, такой, как на пляже у пруда.
– Он с моих ног. Понимаешь?
Михаил понимал, но верить все равно отказывался, уже хотел возразить, что песок мог попасть в постель как-нибудь иначе, но понял, что Аглае его доводы не нужны, что она уже все для себя решила, сама себя осудила и сейчас, вот в эту самую секунду, придумывает себе наказание. А ведь ему и возразить нечего, потому что странно все, действительно очень странно. А что сердце вопит об Аглаиной невиновности, так это не аргумент, и с фактами никак не поспоришь. Во всяком случае, до сих пор у него ничего не получалось.
– Миша, может, мне следователю все рассказать? – Она смотрела на него глазами черными, как самая черная ночь. Раньше он мог читать по ее глазам, а сейчас вот не получалось...
