Дверцу открыл санитар, он протянул мне руку и помог выбраться из машины. Как только я вышла, он подкатил кресло на колесиках. Я раздраженно посмотрела на Огюста, который ответил мне кривой садистской ухмылкой. Он насмехался надо мной и одновременно наказывал за неосторожность. Я подчинилась и с ворчанием плюхнулась в кресло.
– Скоро встретимся, сейчас тебе сделают рентген.
Он, насвистывая, возглавил наш маленький кортеж. Санитар повез кресло вслед за ним. Огюста приветствовал пожилой мужчина с торчащей в разные стороны седой шевелюрой. Если это был его супердоктор, я попала в руки к безумному профессору! Они бурно радовались встрече, обнимались, хлопали друг друга по плечу и не обращали на меня никакого внимания. Снаружи больница показалась мне ветхой, но внутри она оказалась ослепительно новой, а современность медицинского оборудования впечатляла. К моему удивлению, рентгеном правого голеностопного сустава дело не ограничилось, они сделали и снимки левой ноги, а также рук и бедренных суставов. Я казалась себе подопытной морской свинкой. Когда рентгенолог счел, что я уже получила максимально допустимую дозу облучения, он попросил санитара отвезти меня в кабинет к профессору. О состоянии моей ноги никто не сказал мне ни слова. Я была готова взорваться. Но, если задуматься, действительно ли я имею право голоса? Въехав в кабинет безумного профессора, где меня поджидал Огюст, я сразу попала с передовой линии современных технологий в глубины прошлого века. В комнате разило дешевым одеколоном, и, по всей вероятности, в последние лет сорок она оставалась такой, как сейчас. Похоже, ничто здесь за эти годы не меняли и менять не собирались. Не успел доставивший меня санитар закрыть за нами дверь, как профессор вскочил, схватил с моих колен снимки и взмахом руки отпустил его.
Он положил папку со снимками на стол и подкатил мое кресло к кушетке, которая, казалось, чудом еще не сломалась. Профессор постучал морщинистой рукой по растрескавшейся коже – одноразовая стерильная салфетка, наверное, считалась здесь необязательной, – предлагая мне перебраться на нее, а потом оттолкнул кресло в угол комнаты. Я видела его одежду под халатом, он вроде был таким же элегантным, как Огюст, – при условии, что вам нравятся вельветовые брюки, шерстяные кардиганы и галстуки-бабочки. Я улеглась на кушетку. Все так же не говоря мне ни слова, он долго рассматривал мой голеностоп и при этом что-то невнятно бурчал себе под нос или издавал какие-то странные звуки. Потом проверил второй голеностоп, подвигал его, наклонил стопу в разные стороны, даже приподнял мою ногу, чтобы убедиться в ее гибкости. Я с трудом удержалась и не сообщила, что вообще-то легко сажусь на полный шпагат, вот только сейчас, без разогрева и с ломотой во всех суставах после падения, не стоит от меня этого требовать. Потом он вернулся к моей травме, не прекращая издавать ртом и глоткой свои непонятные звуки, от которых меня уже начинало подташнивать. Он легонько ощупал ногу, я сцепила зубы. Время от времени я вопросительно вскидывала глаза на Огюста, который знаками призывал потерпеть. Куда я попала? Сандро и Бертий могли бы меня предупредить! Безумный профессор отошел к шкафу, вытащил из него пару костылей и протянул мне. Продолжая разговаривать с самим собой, он вернулся к столу, включил специальную лампу и стал изучать рентгеновские снимки. Его лампа явно попала сюда из первобытных времен. Я кое-как поковыляла на костылях, заметив при этом, что он наблюдает за моими передвижениями. Мне как-то удалось добраться до кресла рядом с тем, на котором сидел Огюст, но к этому моменту я совершенно обессилела. Огюстов молчаливый друг, бывший все же врачом, внимательно рассматривал мои снимки, а я предпочитала не знать, на что похож мой сустав.
– Ну что ж, барышня, вы не размениваетесь на мелочи, – ворчливо произнес он в конце концов.
Я подняла голову, со своего места за столом он неодобрительно косился на меня сквозь очки. Несмотря на его забавное добродушие, он меня пугал, точнее, я с ужасом ожидала диагноза, который сейчас будет произнесен. Мне было холодно, больно, я дрожала. Если бы я окончательно перестала себя контролировать – а до этого оставалось совсем чуть-чуть, – руки свело бы судорогой. В ближайшие секунды моя жизнь будет подвергнута переоценке. Возможно, она разлетится вдребезги. Как я могла быть такой легкомысленной, такой небрежной и невнимательной?
– Все так серьезно? – робко проблеяла я.
Огюст положил ладонь на мои руки, которыми я вцепилась в колени. Мои опасения подтвердились.
– В последнее время у вас были неприятные ощущения в ногах?
Я опустила голову.
– Ответьте, – мягко поторопил доктор. – Я же вас не допрашиваю, мне просто нужно знать.
Я вздохнула, у меня не осталось сил бороться. Я дошла до того состояния, когда дальше врать невозможно.
– Это началось два месяца назад, может, немного раньше, у меня в щиколотке постоянно что-то дергает, а во время прыжков, и особенно при приземлении, сустав будто блокируется, и нога держит меня хуже, чем всегда. Она слабая… ой, совсем забыла, в начале недели я ее подвернула, когда поскользнулась на какой-то лужице.
– И вы, конечно, не показывались ортопеду? Я уж не говорю о том, чтобы обратиться в травмпункт сегодня ночью?!
Я кивнула. Он стукнул кулаком по столу, послал раздраженный взгляд Огюсту, потом одарил таким же меня.
– Все вы, танцоры, одинаковые. Вам больно, но вы не прислушиваетесь к своему телу… можно подумать, будто вам нравится страдать! Вот что я вам скажу: последние два месяца мелкие растяжения следуют у вас одно за другим! Вы будете утверждать, что “почти ничего не чувствовали”! Когда же до вас дойдет, что, если вы хотите продолжать танцевать, нужно научиться брать паузы и заботиться о себе?!
Я совершенно не ожидала такого взрыва и съежилась на стуле, а он закричал еще громче:
– Я уже сорок лет наблюдаю такое абсолютно безответственное поведение! Иногда мне кажется, что вы делаете это нарочно, как будто, чтобы танцевать, вам надо испытывать боль! Но это же чушь собачья! Все вы, танцоры, отпетые кретины! Но вы! Вы! Это вообще ни в какие ворота не лезет! Не уверен, что вы заслуживаете того, чтобы вас поставили на ноги. И не уверен, что вы не вернетесь к самоубийственному поведению, стоит вам выздороветь!
Его атака, замечания и упреки странным образом находили у меня отклик, бередили рану, которую я отказывалась замечать, а уж тем более осмыслять или лечить. Я не хотела слушать его дальше, пусть приговор будет наконец вынесен.
– Так что у меня, в конце концов? Если нормальное растяжение – это не так уж и страшно.
Он желчно хохотнул и испепелил меня взглядом.
– Соглашусь, на бумаге растяжения связок, включая все те, что у вас были за последние два месяца, действительно кажутся не такими уж страшными. Но вы еще два месяца назад должны были заняться голеностопным суставом! Тогда сейчас вы, возможно, не дошли бы до такого состояния! А теперь все очень и очень серьезно. Вы порвали две связки, и сейчас у вас стадия два плюс. А всего стадий три, милая моя, так что вы понимаете, как все тревожно! На этот раз придется быть крайне осторожной. Потому что, если вы и дальше будете так себя вести, вас ожидает хроническая нестабильность сустава. А это гарантированная операция!
