– Но если ты захочешь приехать ко мне, встретиться со мной здесь…
Новое молчание. Способен ли он на поступок, чтобы спасти нас? Чтобы удержать меня?
– Ох, это будет очень сложно.
Я получила ответ, и он причинил мне боль.
– Я так и думала, если честно… Очень жаль…
Я услышала, как его громко позвали. Он крикнул: “Я здесь, сейчас приду!”
– Извини, мне надо идти. Послушай, Ортанс, я… я подумаю, может, что-то получится. Но ничего не обещаю.
Его снова позвали. На этот раз девчоночий голос звал папу.
– Черт, – сквозь зубы выругался он.
– До свидания, Эмерик.
Я нажала отбой. Лучше б я была глухой и не слышала этот жизнерадостный голосок, требовательно подзывавший отца. Да, действительно, он пошел на риск, позвонив мне, но что это дало? И ему и мне? Меня затошнило от неожиданного насильственного вторжения в его семейную жизнь. Я кипела, казалось, еще немного – и я взорвусь. Я побежала в танцевальный зал, не слушая жалоб моей щиколотки. Вихрем ворвалась в него, врубила на полную громкость первый попавшийся под руку сборник. Обувь полетела в угол, свитер я сняла и тоже отбросила. Я задыхалась. Слезы смешались с горьким смехом, когда я узнала первые пугающие ноты Ocean группы Kid Wise. Мне надо было срочно прийти в себя, избавиться от чувства вины, отвращения к себе самой, а заодно и от любви к нему. Мое тело было напряжено, вытянуто в струну, когда я выпрямилась перед пыльным зеркалом. Я вцепилась в перекладину изо всех сил, вцепилась так, что суставы побелели. Зияющая дыра внутри становилась все глубже, боль пожирала меня, и я ничего не могла с этим поделать. Танец – единственный способ дать выход чувствам – пока мне запрещен. Больше я не буду подвергать опасности свою ногу из-за Эмерика и тех мук, которые он мне причиняет. Я рухнула на пол, не отрывая пальцев от станка.
Я утратила ощущение времени, запись проигрывалась снова и снова, а я лежала скорчившись, ничего не понимая и ни о чем не думая. Стемнело. Я вздрогнула, услышав, как стучат в приоткрытое панорамное окно. Как некстати. Потом я узнала за стеклом Элиаса, опомнилась и отложила на время свои переживания. Может, он догадался, что я рылась в его вещах? Я с трудом поднялась, сделала первый шаг, скривившись от боли, и уменьшила громкость музыки, которая по-прежнему гремела на всю катушку.
– Вам что-то нужно? – спросила я настороженно.
Подошла к нему, слегка прихрамывая – так я расплачивалась за свой яростный бег, а теперь, вполне возможно, расплачусь и за более чем неуместное любопытство. Но на его лице не было враждебности, и я успокоилась.
– Я хотел вас спросить…
Его взгляд задержался на моей щиколотке, он нахмурился, подтверждая, что я действительно была неосторожна. Рефлексы медика у него сохранились.
– Да? – Я постаралась побыстрее отвлечь его внимание.
Он пристально посмотрел на меня налитыми кровью глазами:
– Вы рассказали своей подруге, жене Матье, о том, что вам известно?
Не уверена, что правильно поняла его вопрос…
– Что вы врач?
Он обеспокоенно кивнул.
– Нет.
– Не могли бы вы оставить эту информацию при себе?
– А почему? – не удержалась я. – Матье был бы в восторге заполучить врача для своей бригады на случай травм!
– Я больше не врач! – громче и резче, чем надо, возразил он.
– А разве врачом не становятся на всю жизнь?
Он ощетинился.
– Не пытайтесь настаивать, я больше не практикую!
– Объясните мне…
Я сделала шаг назад, заметив, каким жестким стало его лицо. Он одним махом преодолел разделявшее нас расстояние и остановился, взбудораженный, готовый наброситься.
– Моя жизнь вас не касается!
Он был вне себя, но при этом странным образом казался окончательно потерянным, напуганным собственным агрессивным порывом.
– Извините, Элиас, я не собиралась… Я не должна была…
По причинам, не до конца понятным мне самой, я не хотела обижать его. Это был человек с оголенными нервами, и я сочувствовала ему с каждым днем все больше. Я постепенно проникалась мощью его страдания. Он поднял руки, потянулся к моим плечам, я нервно вздрогнула, он сделал успокаивающий жест, как будто был готов коснуться меня, однако быстро спохватился и виновато отступил назад.
– Я не хочу огорчать вас или пугать.
– Я знаю, – прошептала я.
– В любом случае я надолго не задержусь.
– Вы не будете больше помогать Матье?
– Когда-нибудь он наконец кого-то найдет. И будет лучше, если я уеду…
Мне удалось поймать его страдальческий взгляд. Я понимала, что нашпигована предрассудками, однако неожиданно меня осенила вроде бы разумная идея насчет причин его поспешного отъезда. И, чтобы помочь Матье, я была готова ухватиться за любую возможность.
– Постарайтесь меня правильно понять, – осторожно начала я. – Пусть сказанное не покажется вам неуместным любопытством.
Он снова насторожился.
– Если вы собираетесь уехать из-за стоимости комнаты, я могу сделать вам скидку.
– В честь чего? Мне не нужна милостыня!
Он снова негодовал, его дыхание стало прерывистым. Нужно было продвигаться крайне осторожно и изобретательно. Казалось, в нем кипит с трудом сдерживаемое неистовство.
– Ничего общего с какой бы то ни было благотворительностью, адресованной лично вам. Матье и Кати – мои лучшие друзья, моя семья. Я им многим обязана. Вы нужны Матье, причем не на два-три дня. Оставайтесь на весь сезон, если он вас об этом попросит. А если дело в деньгах, я с удовольствием поучаствую.
Он чуть-чуть расслабился. Я продолжала убеждать его:
– Вы не турист, так что мне не резон брать с вас плату по тарифам высокого сезона.
– Ненавижу быть кому-то обязанным.
– Не беспокойтесь, я это делаю не для вас, а для своего друга.
Он старался не встречаться со мной глазами.
– Оставайтесь…
Он растерянно помолчал.
– Хорошо, останусь еще на какое-то время, но насчет дальнейшего ничего вам не обещаю.
И он ушел, не сказав больше ни слова. По моей щеке скатилась слеза.
В следующие дни он, как мне казалось, избегал меня. С раннего утра, проглотив свой кофе, исчезал и возвращался только вечером, всегда очень поздно. Я даже думала, что он, возможно, ждет и не приходит, пока в “Бастиде” не погаснет свет. Интересно, где он проводит вечера? Насколько мне известно, он никого здесь не знал, кроме Матье, Кати и меня. Если бы он был с моими друзьями, я была бы в курсе. И каждую ночь, несмотря на его осторожность, я слышала, как он спускается в сад. У меня, конечно, были и другие заботы, но атмосфера становилась тягостной, и мне это не нравилось. Я не хотела, чтобы он меня боялся, и мне было ни к чему опасаться его. Поэтому однажды утром я поддалась искушению и снова зашла в его комнату. Тетрадь лежала на том же месте, что и в прошлый раз, а комната была в таком же состоянии. Она источала ту же тоску, то же отчаяние, ту же безысходность. Я нашла страницу, на которой прервала чтение, и заново погрузилась в его записи.
