Продолжая танцевать и ни на минуту не останавливаясь, лишь немного снижая темп, чтобы не выдохнуться, я плакала и смеялась. Это были слезы прощания. Прощания с Эмериком, ушедшим из моей жизни, – он подарил мне счастье, грусть, злость, из-за него я потеряла три года, но я больше не жалела о нашей истории, потому что она стоила того, чтобы ее прожить. Еще я лила ностальгические слезы, так как скоро попрощаюсь и с танцевальной школой, с Бертий и Сандро. И наконец, я посвящала свои слезы Огюсту, который оказал мне доверие, всегда меня поддерживал и, главное, вернул мне свободу.
Слезы смешивались со смехом, потому что я была безмерно счастлива – танцевала лицом к природе, солнцу, деревьям, терзаемым мистралем, в душном горячем воздухе родного дома. Меня больше не преследовали разнообразные страхи: страх утраты, страх не быть любимой. В последние недели я разобрала свою жизнь по кирпичику. Сегодня я начну строить. Строить свое будущее. Жить ради себя и так, как я считаю нужным.
И пусть Элиаса рядом не было – я знала, что он достаточно деликатен и, обещав оставить меня одну, не нарушит своего слова, – я все время думала о нем. Как этот человек всего за несколько недель, с помощью нескольких слов и нескольких взглядов сумел сделаться самым важным для меня? Я была готова открыть ему все двери в свою жизнь, причем не раздумывая, ничего не анализируя и с полным доверием.
Даже если он даст задний ход и бросит меня, решения, которые я сейчас принимала, все равно останутся неизменными. Я не перестану жить любовью или надеждой на любовь. Я протяну ему руку, надеясь, что он возьмет ее, поможет мне изгнать его призраков, излечить его, как он помог излечиться мне и сделал это легко и просто, так, что мы этого даже не заметили.
В конце концов я остановилась, но сразу же начала мечтать, как приступлю к занятиям завтра. Я измоталась, но одновременно воспряла духом. Я перешла к тщательной растяжке для расслабления мышц – не хватало мне схлопотать крепатуру на следующее утро, – а потом вышла на свежий воздух, торопясь побыстрее поделиться с Элиасом всем, что сейчас пережила.
Я побежала его искать. Возле дома никого. Я прислушалась, не доносятся ли какие-нибудь звуки со второго этажа – вдруг он у себя в комнате, – но опять ничего не услышала. Перед тем как приступить к поискам в саду, я надела свитер, чтобы не простыть. Промелькнувшее опасение выгнало меня на стоянку, и, как выяснилось, я правильно угадала. Все дверцы его машины нараспашку, крышка багажника поднята. Вокруг стояли сумки и коробки, и он с ними возился. Несколько минут я наблюдала за Элиасом: он, похоже, торопился, был сосредоточен, ни на что не отвлекался. Я направилась к нему, и пара сухих веток хрустнула под моими ногами. Элиас не реагировал, он ничего не слышал. Куда он унесся мыслями? Возможно, готовил свой отъезд – танцевальный зал отремонтирован, он провел со мной ночь, больше ничего его не удерживает, а дома его ждут. Тем не менее это предположение показалось мне невероятным и полностью противоречило тому, что мне удалось узнать о нем.
– Что ты делаешь? – спросила я, когда до Элиаса оставалось меньше метра.
Он резко выпрямился и обернулся ко мне. Какое-то время смотрел на меня, потом усмехнулся:
– Не могу ничего найти в своих вещах, надо навести хоть какой-то порядок.
– Зачем?
Мне не удалось скрыть страх в своем голосе. Он подошел вплотную и обнял меня.
– Потому что мне нужно было чем-то себя занять, пока тебя не было… вот и все.
– Я кое о чем подумала.
– Говори.
– Ты мог бы освободить свою комнату и перенести свои сумки в мою.
Предложение ему не понравилось.
– Ты же знаешь, я сплю мало или вообще не сплю, не хотелось бы тебя беспокоить каждую ночь…
– Предпочту чувствовать, как ты ворочаешься в постели, но не подниматься к тебе на второй этаж. И потом, кто знает? Может, со мной ты будешь лучше спать…
– Возможно…
Он поцеловал меня и крепко обнял, его руки скользнули под майку и погладили по спине.
– Или нет, – пробормотал он, прижав свои губы к моим.
Вечером мы после долгих колебаний все же решили остаться в “Бастиде”. С одной стороны, очень хотелось посидеть в ресторане, где не надо ничего делать и нас обслужат, с другой – идея скрыться, не позволить внешнему миру вторгнуться в наше уединение, выглядела привлекательно. После ужина я уютно свернулась в его объятиях. Сегодня был один из самых прекрасных дней моей жизни. Нужно бы воспользоваться случаем и, набравшись смелости, признаться ему, что я прочла его дневник и боюсь, как бы он вскоре не уехал. Но в последние двое суток я кое-что поняла. Я заблуждалась, принуждая себя ради любви играть некую роль. Нужно оставить Элиасу свободу, не давить на него и, главное, не заставлять пережить то, что пережила я. По какому праву я буду удерживать его, если сама совсем недавно нашла собственное место? Это решение было очень болезненным, однако я не могла приковать его наручниками к решетке, если его счастье не здесь, а где-то еще. Но как ему намекнуть на это, не признаваясь, что мне все известно? Он пальцем приподнял мой подбородок:
– Давай, рассказывай… Ты танцевала… Ну и как?
– Хочешь знать?
– Конечно!
– Пообещай, что не скажешь Кати, что ты об этом узнал раньше ее!
– Ты мне доверяешь?
Я погладила его по щеке. Я была взволнована тем, что могу произнести это вслух.
– Я не вернусь в Париж в конце лета. Останусь здесь и открою маленькую школу в “Бастиде”, одна, хочу учить танцевать так, как считаю нужным, и у себя дома. Я всегда об этом мечтала.
Он страстно поцеловал меня. Я прервала наш поцелуй, чтобы продолжить:
– Я кое-что поняла: когда у тебя есть дом, жизнь, дело, не надо от них отрекаться. Ни за что на свете. Даже ради любви…
Он нахмурился:
– Почему ты мне это говоришь?
– Потому что именно это я делала все последние годы. Но я усвоила урок. И, полагаю, важно, чтобы я это помнила.
Он поцеловал меня, и у поцелуя был привкус страдания. Неужели я его только что потеряла?
Ночью Элиас поцеловал меня в плечо и как можно осторожнее выбрался из постели. Я не попыталась его удержать, шаги раздались на лестнице, он поднимался к себе; наверное, спешил довериться своему дневнику. Что он в нем пишет? Рассказывает о нас? Или о чем-то другом? Он вернулся два часа спустя. Я повернулась к нему, он прижался ко мне, спрятал лицо между моих грудей. Я крепко обняла его.
На следующее утро, как только “Бастида” опустела, я поднялась по лестнице, моя голова и сердце были наполнены его поцелуями и нежностью при прощании, когда он уходил на работу. Школьная тетрадь и ручка лежали на обычном месте на столе. Какое-то время я перелистывала уже прочитанные страницы, и его слова, его боль и сомнения мелькали у меня перед глазами, пока я добиралась до последней ночи.
