– Не смей произносить имени моей сестры.
Я вскидываю подбородок и использую тон, которым отец общался по работе с проблемными людьми.
– Я хочу заключить с тобой сделку. – Хватка парня становится чуть слабее, и я могу с уверенностью сказать, что смогла его удивить. – Помоги выяснить, есть ли на мне проклятие и как его разрушить, и я уеду из этого дома.
Он отпускает меня:
– У меня нет причин тебе доверять.
– В этом мы равны.
– Я могу заставить тебя уехать и без сделки.
– Угу, но я нанесу тебе много ущерба, прежде чем исчезну. В этом доме столько вещей, украшенных цветами Черноглазой Сьюзен.
Следует долгая пауза.
– Хорошо.
Я и не замечала, что задержала дыхание.
– Отлично. С чего начнем?
– Это мне неизвестно.
– Но ты три сотни лет наблюдаешь за людьми в городе и должен что-то знать.
– Я не был в Салеме с конца 1600-х годов.
– Вообще?
– Да.
– Где ты был?
– В других местах.
Бывают ли более расплывчатые ответы?
– Зачем?
– Это только мое дело.
– Ладно. Хорошо. Что ты знаешь о моей семье?
– Очень мало. Мне известно, что Инкриз Мэзер в семнадцатом веке был человеком глубокоуважаемым и весьма влиятельным в Бостоне, что его сын, Коттон Мэзер, последовал по стопам отца, а его правнучка в десятом или одиннадцатом поколении, Саманта Мэзер, абсолютно заурядная.
– Ты назвал меня заурядной?
– Полагаю, что именно так.
Я со скрипом сжимаю зубы.
– Вот же тупой осел.
– Заурядная и неотесанная.
– Я родилась не в тысяча шестисотых! Девушки иногда ругаются. Смирись.
– Предпочту этого не делать.
Раздраженно хватаюсь за голову:
– Прекрасно. Не делай. Пойдем в бабушкин кабинет, и я покажу, что смогла найти.
– Это мой кабинет. Я его спроектировал.
– Да мне плевать, чей он. Главное, будь там, когда я приду.
Он исчезает. Я скидываю с ног ботинки, чтобы избежать лишнего шума в коридорах, и мягко затворяю дверь за спиной. Надеюсь, этот призрак не плод моего воображения. Кто в здравом уме придумает привидение, которое тебя оскорбляет?
Вивиан нигде не видно, пока я крадусь по коридорам к библиотеке, но на всякий случай свет я не включаю. Вместо этого пробираюсь между столами и многочисленными книгами, освещая путь экраном телефона. Провожу пальцами под аркой кирпичного камина и тяну за крюк. Дверь с щелчком отворяется, и становится видно, что в конце коридора мерцает мягкий свет. Великолепно. Призрак забрал лампу? Должно быть, удобно исчезать в одном месте и появляться в другом.
Когда я преодолеваю последнюю ступень лестницы, парень стоит на выцветшем коврике по центру комнаты, и на секунду я осознаю, насколько сама здесь не к месту по сравнению с ним. Старина этой комнаты ему соответствует, делает более привлекательным и горделивым, чем он есть.
– Как тебя зовут? Не могу же я продолжать мысленно называть тебя темноволосым болваном.
Он хмурится.
– Тоже предпочту, чтобы ты меня так не называла. Мое имя Элайджа Роу.
Странное имя, но ему подходит. Я подхожу к бабушкиному столу и сажусь, принимаясь листать дневник.
– Вот, – открываю запись о проклятии, и парень придвигается ближе ко мне.
Пока он читает, я просматриваю бумаги в поисках списка смертей, который составила бабушка. Долго искать не приходится – папка лежит на самом верху соседней стопки. В ней около пятидесяти страниц статистики смертей. Я перелистываю страницы и обнаруживаю, что три года бабушка обвела красным. В эти годы все наследники колдуний, которых она отследила, умерли за очень короткий промежуток времени. У меня внутри все упало. Папе эта статистика не сулит ничего хорошего. Качаю головой и пытаюсь сконцентрироваться на числах. Я не понимаю, каков порядок смертей, но он точно есть.
Элайджа протягивает мне дневник:
– Дневник пожилой леди не является доказательством проклятия.
Если бы не было такой острой необходимости со всем разобраться, я бы сказала призраку, куда он может засунуть свой комментарий.
– Вот в этой папке она отметила смерти всех потомков. Здесь имеются записи обо всех главных семьях, вовлеченных в суды над ведьмами. – Я передаю ему папку. – Моя жизнь разваливается на части, и если бабушка права, если это из-за какого-то дурацкого проклятия, я должна знать.
Элайджа забирает записи.
– Знаю, как нелепо звучит история с проклятием, – говорю я. – Лучше меня этого никто не знает. Я даже в привидения не верю. Салем исковеркал мой разум.
– Ду́хи, – поправляет он.
– Что?
– Нас называют духами. «Призрак» – понятие плебеев.
– Неужели? Pardonnez-moi
[3], – ничего не могу с собой поделать.
Элайджа поднимает бровь:
– Эти данные потребуют тщательного изучения. Записи последних лет неполные. Я внесу в них поправки.
– Отлично. – Но не успевает слово слететь с моего языка, Элайджа исчезает.
Откидываюсь на бабушкином стуле и убираю волосы с лица. Надеюсь, эта сделка была не полной глупостью.
Глава 18
Щекотливый вопрос
Смотрю на нашу с отцом парижскую фотографию.
У папы в руках большое пирожное с глазурью и кремом сверху.
– Сэм, сейчас тебе предстоит познакомиться с самой вкусной едой в твоей жизни. И мне повезло быть здесь, чтобы засвидетельствовать этот момент. Если от восторга ты лишишься чувств, не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Глупо улыбаюсь папе, пока он сажает меня к себе на колени и передает в маленькие ручки огромное заварное пирожное.
– Так, подожди. Прежде чем ты его попробуешь, мы должны запечатлеть этот момент. – Папа машет красивой женщине, уже готовой зайти в двери кафе, на веранде которого мы сидим. – Mademoiselle, pardon. Pouvez-vous prendre une photo de nous?
[4]
Она улыбается, принимая из рук отца камеру. Волосы заплетены в косу, у нее длинные ноги и высокие каблуки.
– Конечно.
– О, подождите секундочку, здесь кое-чего не хватает, – говорит папа, притягивая меня к себе. – И я даже знаю чего. – Он подхватывает пальцем немного крема с пирожного и намазывает его мне на нос. – Вот так. Идеально.
