– Что это было? – требовательно спрашивает она.
Я хватаюсь за голову, стараясь унять тошноту. Сердце бешено колотится. Может, в этих травах были галлюциногены? Неужели я все это время ошибалась? Они действительно умеют колдовать? Я же вижу призраков. В чем разница?
– Не знаю, – говорит Элис. – Эти лица…
Мэри стягивает накидку.
– Ты же видела их, да, Сюзанна?
– Да.
И кто тот раздавленный парень? Там было так много крови.
– А вы…
– Замолчите вы на минуту, – требует Элис.
– Я хочу домой, – просит Мэри.
Элис достает ключи и открывает джип. Никто не возражает, мы все забираемся внутрь. «Как жаль, что я докатилась до такого», – думаю я, залезая на заднее сиденье. В боковых зеркалах замечаю, что у остальных на лицах то же взволнованное выражение. Обратно мы едем в тишине.
Глава 26
Что-то общее
Я не успеваю сделать и трех шагов, как Вивиан кричит:
– Как ты смеешь являться домой так поздно, не позвонив мне!
У меня не было времени обдумать увиденное, и крики Вивиан только сильнее выбивают из колеи.
– Вся в грязи. Где ты была? – Мачеха отчитывает меня, не спрашивает.
– Гуляла с одноклассницами. – Я не буду извиняться, не после того, что она сегодня устроила.
– Почему не брала трубку? Я звонила тебе раз пять минимум.
Вивиан ненавидит, когда ее игнорируют, но и я не могу рассказать, чем занималась.
– Не желаю с тобой разговаривать.
Она застывает, и я понимаю, что зашла слишком далеко.
– Удивлена, что с таким поведением, как описал директор, у тебя вообще есть друзья. Но мы-то обе знаем: долго это не продлится.
– Серьезно? Обязательно было это говорить? Спорим, ты в восторге, что наконец-то заставила меня пойти к психологу? Может быть, во время разговоров с ней мне удастся рассказать, какая из тебя дерьмовая родительница.
– Ты только что заработала себе лишнюю неделю без поездок к отцу.
– Ты не имеешь права не позволять мне навещать папу!
– Имею и буду его использовать, чтобы научить тебя хорошим манерам.
Я устремляюсь к лестнице.
– Хочешь, чтобы мы были врагами, Саманта? Тебя саму это не порадует.
Я даже не оборачиваюсь. Когда открываю дверь в комнату, Элайджа сидит на подоконнике. Он поднимается, заметив мой внешний вид и выражение лица.
– Оставлю тебя одну.
– Зачем она так сказала? – возмущаюсь я.
– Не знаю. – Он качает головой.
– Почему люди вообще так поступают? Это жестоко.
– Да.
– Я действительно так ужасна? – Нижняя губа у меня трясется.
Элайджа хмурит брови.
– Без папы у меня никого не остается. Я совсем одна.
Призрак поворачивается к окну и не отвечает. А мне просто нужно, чтобы кто-нибудь сейчас пожалел меня, был добр. Я достигла своего предела.
– Забудь. Ты тоже меня терпеть не можешь, – говорю я, скидывая с ног грязные ботинки.
Он все так же смотрит в окно.
– Я просто вспомнил, что когда-то у нас с Эбигейл был очень похожий разговор.
– Правда? – Его слова меня удивили. – О чем?
– Долгая история.
Это означает, что он расскажет ее? Я бы не отказалась сейчас послушать историю не из своей жизни.
– Не страшно.
Несколько секунд Элайджа сомневается. Потом оборачивается ко мне – лицо его осунулось.
– Присядь.
– У меня джинсы грязные. – Опускаю взгляд на ноги. – Отвернись.
Мне плевать, что он мертв уже три сотни лет. Кроме Джексона, Элайджа – единственный «человек», который ведет себя почти как друг. Он тоже смотрит на мои ноги и, поняв, что я права, снова отворачивается к окну. Выскальзываю из одежды и натягиваю домашний костюм. Когда оглядываюсь на Элайджу, понимаю, что в стекле прекрасно видно мое отражение. Он смотрел? Я, скрестив ноги, сажусь на кровати.
– Можешь поворачиваться.
Он собирает руки за спиной.
– Ты уже знаешь, что Эбигейл любила цветы рудбекии, Черноглазой Сьюзен. Она считала их даром Новой Англии, говорила, нам повезло, что здесь есть эти цветы. Она обычно собирала их поздним летом, а потом весь год я находил их зажатыми в книгах, дневниках и даже среди страниц моих бухгалтерских бумаг.
– Как мило. – Я укрываю одеялом ноги.
Элайджа кивает.
– Кровать, на которой ты сидишь. Я сделал ее для Эбигейл, как и остальную мебель в комнате. Специально ездил в Ипсвич, чтобы спроектировать ее и порадовать сестру в шестнадцатый день рождения. Видела бы ты лицо Эбигейл, когда она только увидела мебель. Она гладила пальцами цветы и плакала.
– Значит, это ты сделал секретный отсек в задней стенке шкафа? И потайную дверь в библиотеке? А тебе нравится все спрятанное, да?
На самом деле хотелось спросить другое: «Что ты пытался спрятать?» Но я понимала, Элайджа всегда остается тайной, даже без лишнего укрытия. Кажется, его впечатлила моя наблюдательность.
– Письма, которые ты нашла, были любовными посланиями Эбигейл и молодого человека, с которым мы вместе росли. Он был на несколько лет ее старше – мой друг и соученик. Я всегда знал, что между ними что-то есть, но никогда этого не показывал. Не хотел ее смущать.
Элайджа так уважал сестру, что мне становится неудобно за то, что я пыталась прочитать эти письма.
– Однажды она призналась мне, что влюблена. Попросила тайно доставить ему письмо. Я согласился, он очень беспокоился за нее, так как знал, что родные заставляют его жениться на дочери губернатора. И если об этой любви узнают, им не дадут больше видеться. Или же благопристойность Эбигейл будет поставлена под сомнение. Вскоре я стал их прямой линией связи. – Он с ностальгией смотрит на шкаф. – Потайное отделение было сделано для того, чтобы сестра могла хранить там личные вещи.
– Они остались вместе? – Слова Уильяма, прочитанные мной, были больше похожи на извинение.
– Нет, – отвечает Элайджа.
Я жду, но продолжения нет.
– Спасибо, что рассказал. Когда я нашла письма, я понимала, что они особенные. Теперь знаю почему.
Лицо его смягчается.
– Я не говорил о ней сотни лет. Это совсем не легко.
– Понимаю. В моей жизни не прошли сотни лет, но я тоже не умею делиться личным. Друзья не задерживаются со мной надолго. А если задерживаются, то часто используют все сказанное против меня. Легче просто ничего не рассказывать.
